Фомин кивнул.
– Обещали… Не стоит беспокоиться. Не пропаду. Выживу в любых условиях.
– Значит, как говорится, тёртый калач?
– Пожалуй.
– Вы не очень-то разговорчивы. Наверное, профессия ко многому обязывает.
– Профессия моя как профессия… Ничего особенного в ней нет.
– А я болтлив. Всю дорогу трещу, как сорока, и трещу вам в ухо. Молчком скучно ехать. Днем хотя бы можно потаращиться на окрестные поля и рощи, а в этот час… Темень октябрьская. Но день, как мне кажется, обещает быть солнечным, что для середины октября и для Урала редкость…
Без двадцати девять автобус подъехал к автостанции. Олег и Александр покинули салон первыми. Заметив возле белой иномарки Савелия Ивановича, Фомин поспешил попрощаться с попутчиком.
Савелий Иванович довез детектива до местной гостиницы и там оставил. Прежде, правда, помог оформиться и позаботился, чтобы гостю из столицы Среднего Урала подобрали наилучший номер, разумеется, одноместный. Условились: что если понадобится командировочному, то тот выйдет на связь. Напомнил: понедельник – отдыхает, а вторник и среда – дежурства, с восьми утра до восьми вечера. Савелий Иванович предлагал остановиться у него. Квартира трехкомнатная, места хватит. Может предоставить в его полное распоряжение гостиную. Дочь? Так она же с понедельника по пятницу – в Екатеринбурге. Приезжает на выходные. Чтобы пополнить запасы жареным-пареным, чтобы всю неделю не пользоваться студенческой столовой. Детектив был категоричен: нет и точка. Причины? От их объяснения вежливо уклонился. Савелий Иванович собрался было обидеться, но передумал: кажется, догадался, в чем дело. И был, надо сказать, недалек от истины. Не хотел, во-первых, стать неким обременением для семьи (в этом всегда проявлял крайнюю щепетильность, особенно в командировках). А главное все-таки другое: любил автономность, самостоятельность, свободу действий, когда никому нет дела, где он, чем занимается, когда приходит и уходит.
Оставшись один, Фомин внимательно исследовал временное обиталище. Если ему не изменяет память, одиннадцать лет назад, когда проживал в этой же гостинице и в аналогичном номере, ничего, по сути, не изменилось. Кровать большая – это хорошо, ибо любит просторно валяться, когда ни слева, ни справа никто не толкается. Откинув угол покрывала, удовлетворенно хмыкнул: свежее и чистое. Над кроватью – довольно аляповатый пейзаж неизвестного ему художника; картина, видимо, висит с незапамятных времен и краски на ней поблёкли. Письменный стол: на нем телефонный аппарат времен царя Гороха (полировка со столешницы местами начала облезать, шелушиться), а возле него столь же древние два полумягких стула, на которые, сразу понял, садиться должен (при его-то килограммах) до чрезвычайности осторожно, иначе распадутся на составные части. Осмотр закончил туалетом. Не преминул крякнуть – то ли одобрительно, то ли осудительно.