А она всё слушала да посмеивалась, держа его возле, но не рядом.
Отвлеклась она с ним от кручины своей, про Вальдемарку всё реже вспоминала.
А Вальдемар тем временем совсем покинул страну Муравию, никто о нём не слыхивал, никто его не видывал. Понял, что учудил он: за кикиморой болотной погнался и жену свою разобидел, да ни с чем остался.
Ушёл с головою в работушку, сил и здоровья не жалеючи, пытался забыть он жену свою ненаглядную.
Получилось. Почти не страдал он уже со временем. Но к Василиске всё так же пылал он и хотел к ней припасть нету мочи как.
А Василиска та была сердцем доброю да отзывчивой, долго зла не держала, обиду не таила.
Захотела найти она Вальдемарушку, отправила голубя к нему с весточкой. Но вернулся голубь, не найдя адресата.
Опечалилась она, пуще прежнего закручинилась, вдруг беда или лихо какое случилося!
Перестал её радовать даже Осьминожек, зверь диковинный да невиданный.
Налетели тут на неё опять вурдалаки озаботливые, окружили, пытались снасильничать!
Отбивалась она как могла, почти вся без силушек осталась.
Вся озлобилась, дерзкой стала, дикою. Не хотела она никого из тутошних обитателей…
Опустела вдруг Муравия без Вальдемарушки без любимого…
Кликнула она гонцов Муравишных, отправила на поиски милого… день ждала, другой ждала, почти все гонцы вернулись ни с чем, а один привёз-таки Вальдемарушку родненького.
Бросилась она к нему, но не тут-то было-то!
А случилось вот что: Вальдемарка, истосковавшийся весь по жене-то своей распрекраснейшей, наведался в Муравию инкогнито, скрываючись.
Прознал он и про Осьминога, и про разных вурдалаков тутошних озаботливых.
Накрутил он себя, напридумывал, заревновал пуще прежнего, так что дверь с петель сорвалася бы!
Не хотел он её более видеть, наблюдать, как она хвостом лисьим, хитрючим перед озаботами окаянными крутит.
Вот и схоронился он в тридевятом царстве в тайном граде, горе своё топя в горячительном.
Но услышав от гонца о призыве Василиски, решил отозваться, глубоко в сердце веруя в непорочность и верность любимой своей.
Долгожданная встреча настала. Она стала ещё восхитительней, богиня его, его искусительница озорная да незабываемая!
Такая родная и в то же время не его она, чужая.
Грусть, тоска и отчаяние обуяли его, обуяли его, окрутили.
Видит он её очи ясные, изумрудные, блеск несущие, шаловливые.