Языки пламени охватили хрупкую фигуру девушки. Её лицо ещё не тронуло адское пламя и оно не выражало ничего, ровным счётом ничего. Оно было равнодушным и надменным. Это меня сильно удивило, неужели она не испытывала боли, она горела как свеча, медленно плавясь, не издав ни единого звука. И это было странно. Толпа была разочарованна, она была обманута в своих ожиданиях. Мне тоже показалось, что все это больше похоже на спектакль, нежели на правду.
Утром с братом состоялся разговор. Я принял решение- уйти из этого города подальше. Двинусь в Каталонию, ближе к морю, туда, где начинался мой жизненный путь. Я должен начать все сначала. И быть может, надо быть благодарным Альфонсо за то, что ударив меня по голове- изменил ход моих мыслей. Хорошо что я ничего не помню, меня ничего не держит, я чистый лист бумаги без прошлого, а значит и сожалеть не о чем. Единственно о чем сожалел, так это о расставании с братом и его женой. Они стали мне ещё ближе. И это чувство распирало меня. Быть на службе у инквизиции показалось мне безнравственным, если не сказать преступным. Я стану паломником, странствующим монахом, несущим слово Бога, собирая по пути песни, рассказы, истории человеческих судеб. Воспевая их в своих песнях, слагая о них свои истории.
– Я горжусь тобой, брат! Удачи тебе- Антонио и его жена крепко обняли меня. А старики стояли в стороне кланяясь и извиняясь.
– Перед тобой много дорог брат, и какую бы ты не выбрал – ты уже победитель, ибо не побоялся перемен, повлекших тебя в путь!
Счастливый шёл я по тропе, поднимая босыми ногами дорожную пыль, щурясь от палящего солнца. Притомившись, раскинулся под тенью оливы и уснул…
Пробуждение моё было мучительным, ибо проснулся я от звука сигнализации сработавшей у кого-то во дворе. Этот звук вернул меня в реальность. На какую-то долю секунды я все же усомнился, где же грань между действительностью и сном? Почему я не хочу этого понимать, а тем более просыпаться?
– Брат вставай, труба зовёт! – Антон стаскивал с меня одеяло- Отключи сигнализацию, у тебя сработало.
– Если бы у меня. Ненавижу эту машину, работу и гребанного Михалыча.
– Заезженная пластинка.
Я посмотрел на Антона. Чувство нежности и теплоты меня накрыло с головой. Я все ещё жил сном, и мне трудно было от этого отказаться.