То ли дело ― мюзиклы!
Над голосом не властен не режиссёр, не сценарист, да что там говорить, даже целая банда этих испражненцев, даже очень высокооплачиваемых, ничего не в состоянии сделать с голосом, в голосе иногда звучит характер, непередаваемая индивидуальность, невообразимая форма жизни, и целая банда представителей педерастии официоза не сможет подавить его до конца.
Свободный же художник придерживается старинного и забытого принципа ― искусство существует только ради самого искусства, и цели искусства нам неведомы, но современный художник, не приемлющий педерастию официоза, придерживается этого принципа, не как во времена бывшие прежде нынешних, не как это было принято в древности, когда художник высокомерно замыкался в башне из слоновой кости, где и парил в облаках, в недосягаемой для простых смертных высотах, в наше время художник замыкается в этой башне не по собственной воле, он как бы загнан туда сворой мудаков, небольшой нюанс, на который художник может при случае указать совершенно свободно, раскованно и безо всякого жеманства или стеснения.
Такого приблизительно рода мыслишки путались в голове Аркашки, вероятно мнившим себя несостоявшимся театральным деятелем, вспомнив о существовании мюзиклов и оперы он даже намеревался было запеть, по крайней мере мелькала и эта мысль среди множества самых разнообразнейших идей, ежесекундно посещавших его голову.
Минуте триумфа ведь всегда предшествуют часы, а то и годы стыда и позора, хотя чаще всего никто их не замечает, никто не обращает внимания, ввиду ничтожности как самого стыда и позора, так и микроскопичности самой личности предлагающей отведать этот собственноручно приготовленный им коктейль из таких вот неприятных ингредиентов.
Это и была минута позора, но Остап, ничего не подозревавший в высоких творческих материях, хотя и был бесконечно удручён и разочарован, и уже и не ждал ничего хорошего от сегодняшнего напрасно потерянного дня, надо отдать ему должное, повёл себя в высшей степени благородно, занявшись осмотром и перенатяжкой упряжки у лошадки, совершенно не вмешиваясь в происходящее, и предоставив Аркашке полную свободу выставлять в дурацком виде не только самого себя, но и кума, склонившегося над с мешком овса с выражением угрюмым и мрачным на своей простонародно-криминальной роже.