цепляясь за воздух, что пока еще был в моих легких,
я строчила письма куда-то
и для кого-то…
для кого-то.
память плохая – еще не забыла. да и вовсе еще не плевать, ведь каждый раз в груди что-то, сжимаясь с силой, просит: не отпускай.
не отпускать.
болеть.
но рвать все листы, что от нее остались, удалять сообщения и фотографии. в кровь разбивать костяшки на пальцах, окрашивая стены в сплошные пятна. проводить день за днем у телефона, что никогда больше не зазвонит. смотреть на ветку, где младая ворона все также грозно молчит.
но никому не говорить,
что и где у меня
болит.
продолжать бродить в одиночку по парку, пить тупую отраву, до конца отравляя сгнившую душу.
я – недопоэт и пьяница, что посмел когда-то влюбиться в музу.
в детстве я воображала себя тамагочи
и пыталась казаться невидимой, незаметной.
я глотала истошные крики, соленые слезы ночью.
мама меня не заметила…
а бабушка в церкви ставила свечи,
исправно молилась и целовала иконы.
только я в углу каждый раз с силой сжимала плечи —
пыталась заглушить в чужих голосах свои стоны.
в душу страх пробирался и скрещивал на шее мои же руки,
страшно было заснуть, но проснуться — еще страшнее.
я терпела каждодневные муки,
но пыталась /честно/ убить в голове зачаток змея.
в школе говорить старалась поменьше,
сбегала от своих одноклассников, но больше от галлюцинаций.
прятала глаза при встречах, в комнате писала стихи —
это было верным процессом моей адаптации.
внушала себе, что я в полном порядке,
в зеркалах натягивала улыбки, была веселой,