– такие люди не
предают своих… Вот в этом Костяну повезло с ней. Сам если не будет
глупостей делать, не будет у него ни измены со стороны жены, ни
требований развода, если карьера вдруг не заладится. Она будет с
ним до самой смерти жить и во дворце, и в хижине, если придется.
Сошлют в Сибирь, поедет и туда за ним. За одно это многие мужики
готовы своим женам простить что угодно.
В
понедельник с самого утра поехал на Лубянку. Румянцев встретил меня
с благостной улыбкой, и, проводив к себе в кабинет, сел за стол,
сложив руки перед собой, как школьник.
– Ну,
нормально всё с твоим менестрелем, – доверительно сообщил он. –
Готовы его отпустить, но с условием.
– Каким? –
напрягся я.
– Чтобы он
больше в наше поле зрения никогда не попадал.
– Сделаю
всё, что смогу, – искренне приложил я руку к груди. – Но будем
честны – не верю я, что вы за ним следить совсем перестанете. Раз
уж к вам на карандаш один раз попал… Так что, если начнет вдруг
чудить, – просьба меня предупредить, чтобы я мог вовремя
вмешаться.
Румянцев
усмехнулся. Развел руками, словно не желает спорить, и
сказал:
– Значит,
так. Нужно ходатайство с работы с хорошей характеристикой. А ещё
лучше, если его там на поруки возьмут.
– Да он
грузчиком в магазине работает, два через два. Они не захотят,
наверное…
– Не важно.
Надави на них, мол, чем занимался ваш профком? Куда смотрел ваш
партком? И не торопись…
– В
смысле?
– Не надо
его слишком быстро забирать. Пусть посидит, подумает, хоть дней
пять… Сговорчивее будет. Тебе же легче его будет убедить потом
завязать со своими саркастическими куплетами.
– И то
верно, – кивнул я. – А можно его в одиночке держать? Чтоб он
лишнего у вас тут не набрался, идей каких-нибудь дурацких от
другого такого же арестанта… В стрессовой ситуации критичность
мышления снижается. Наслушается новых аксиом в духе «Радио
Америки», а мне потом выбивай их из его воспаленного
мозга…
– «Голоса
Америки» – поправил меня майор.
– Слушал
бы, знал бы точное название, – с сарказмом посмотрел я на
него.
Намек он
понял, и мы оба рассмеялись…
– Одиночка,
говоришь? Да что ты думаешь, тут полные подвалы таких рифмоплетов
сидят? – усмехнулся майор. – Он и так один в камере.
– Спасибо,
Олег Петрович, – от всей души поблагодарил я.
***
Пусть
думает, что я тут целую операцию по освобождению этого менестреля
провел, – думал майор, провожая Ивлева на выход. – И совсем ему
необязательно знать, что его и так отпустили бы со дня на день. При
одном маленьком условии – если бы сексотом стал. А он стал бы,
никуда бы не делся. Потому и сунули сразу в камеру, чтоб он на всё
согласный был. А нафига нам еще один сексот, у нас их и так
миллионы? Кропал бы потом свои унылые записки, что они на кухне под
водку обсуждали, и что тот или иной его друг неправильные анекдоты
на работе рассказывал… Столько всякой ерунды, что от настоящей
работы отвлекает.