* * *
Пучеглазый и злобный Степура был выводным — одним из тех, кто,
согласно уставу, «отвечает за охрану арестованных при сопровождении
их в пределах гауптвахты. Он подчиняется начальнику караула и его
помощнику». Всем, даже ему самому, было ясно — если бы не послали
сюда выводным, он бы все равно тут рано или поздно бы оказался, но
в качестве заключенного. Так что он отыгрывался на своих подопечных
как мог: мог плюнуть в спину, если хватало слюны, по поводу и без
повода пинал ногой и прикладывал прикладом.
Черский и не знал тогда, что они со Степурой земляки, буквально
из одного города. И предпочел бы никогда этого не узнать.
Степура не опасался даже начальника гауптвахты — потому что
прекрасно знал, что раз об этих предпочли не разглашать
подробностей, то об него даже мараться не станут.
Заключенные отвечали своим мучителям взаимностью. Особенно тот
костяк, который сидел больше недели. Военная прокуратура была
завалена делами, двигалось все крайне медленно. Так что задержанные
и арестанты, которые ни разу в жизни не видели настоящую «зону»,
планомерно спекались на злобном афганском солнце в сплошную массу,
покрытую коростой легендарной тюремной «отрицаловки». У них были
свои способы навредить оперчасти: например, то и дело пропадали
бесследно одеяла, подушки и поролоновые матрацы — и если не
удавалось отыскать, кто это сделал и куда скрыли обрывки,
начальнику гауптвахты приходилось пускаться в махинации, чтобы
покрыть недостачу. Из пяти подушек делали четыре, распихав пух из
одной по всем остальным, матрац разрывали на отдельные полоски и
пытались пронести под одеждой, чтобы утопить в очке, где шныряли
огромные, с кошку, тушканчики…
Как метко заметил один французский острослов: Бог послал бы нам
и второй потоп, если бы увидел хоть какую-то пользу от первого.
Терпеть выходки заключенных — обязанность сотрудника. А вот
выходки Степуры Черский терпеть не смог. К счастью, Степура не был
его подчиненным и можно было гадить ему смело, без риска для своей
головы.
На ближайшем партсобрании Черский потребовал слова. Традиционно
дремавший личный состав даже зашевелился — что это такое, кто нам
спать мешает?
Черский заговорил о гражданине — потому что такой человек нам
больше не товарищ — Степуре, о его порочном поведении, действиях по
беспределу и всем прочем.