- Понятно, - паренек отошел на пару шагов, поднял пистолет.
Бориса Абрамовича затрясло. Дважды прогремел «макаров». Мужик с
мешком на голове, схватился за свитер, на землю плеснуло брызгами
крови. Он наполовину развернулся, рухнул лицом в грязь и покатился
с холма, ломая сучья и голые ветки кустов.
Тело, откатившись несколько метров по склону, влетело в бревно.
Глухо бухнуло.
- Твою мать! – раздался пронзительный, наполненный страданием
вопль.
- Какой духовитый пацан, - удивился паренек, подошедший к
обрыву. – Две пули в упор всадил, а он ещё и матерится. Силен
бродяга.
У трясущегося как эпилептик Бориса Абрамовича на ширинке
расплылось мокрое пятно.
- Фу, - второй парень, оставшийся на месте, скривился, наблюдая
как возле владельца «ЛОГОВАЗа» расползается темно-желтая лужа,
пахнущая далеко не розами.
Борис Абрамович стоял спиной к склону, и не видел, как «убитый»,
опасливо потер ладонью наливающуюся на лбу шишку, злобно погрозил
кулаком улыбнувшемуся пареньку с пистолетом, отодвинулся подальше
от бревна и картинно замер в живописной позе.
- Теперь, твоя очередь, - дуло «макарова» переместилось на
смертельно бледного Березовского.
- Не надо, пожалуйста, не надо, я всё отдам, честное слово, -
истошно заверещал Березовский. – А хотите чистосердечное признание
сделаю? Готов ответить за свои проступки по всей строгости
советского закона. Только не убивайте! Я вам ещё денег дам, много.
Сто тысяч. У меня есть. Я на ВАЗе ещё с конца семидесятых
запчастями спекулировал.
- Ладно, уговорил, - худощавый мужчина ладонью отвел вниз дуло
пистолета. – Тогда сейчас садимся в машину, пишем чистосердечное
признание со всеми подробностями. И учти, мы многое уже знаем,
увидим - врешь, разговора больше не будет, завалим прямо здесь. А
вечерком съездим за деньгами. Где они у тебя находятся?
Березовского подняли с колен. Борис Абрамович грустно глянул
распростертое в низине тело и горестно вздохнул.
- Подождите, парни, - спохватился парень с пистолетом. – Давайте
на сиденье хоть тряпку постелим, провоняем же всё.
В багажнике нашелся перепачканный кусок ткани. Его расстелили на
заднем сиденье, усадили Березовского, дали папку, листы бумагу и
ручку. Борис Абрамович жалобно сморщился, посмотрел на суровые лица
людей рядом и начал писать.
Через двадцать минут худощавый забрал листы и сконфуженного
Березовского, пробежался глазами по тексту, кивнул: