Фриштык был на скорую руку – графу не терпелось увидеть коня. Чесать себя, загибать букли и плести косицу он не велел – Василий просто стянул довольно длинные волосы в хвост и завязал черной бархатной лентой. Простые сапоги, в которых граф обычно ходил на конюшню и занимался с лошадьми, с вечера вычищенные, стояли за дверью. Василий помог их натянуть и подал кафтан, подбитый беличьим мехом. Для скачки под апрельским солнышком – самая подходящая одежка.
Егеря, Матюшка с Егоркой, ждали у крыльца, уже верхом, Матюшка держал в поводу вороную кобылку Венеру. Оба были страх как рады – его сиятельство на радостях, что привели драгоценного жеребца, наверняка будет жаловать кого рублем, кого и двумя. Оба улыбались – как и положено здоровым парням, довольным жизнью. Глядя на них, и граф невольно улыбнулся: статные, сытые, посадка в седле – не всякий гвардеец так держится.
Раньше он, невзирая на тяжеловатое богатырское сложение, взлетал на коня пташкой. Теперь так уже не получалось. Да и, увлекшись рысаками, все больше он катался в дрожках, зимой – в особых крошечных санках с сиденьем на одну задницу.
Утвердившись на коне, убедившись, что стремена нужной длины, граф неожиданно подумал: пожалуй, самое время жениться. Смолоду, когда порхаешь воробьем, вроде рано, в старости, когда еле ковыляешь, – смешно, а в тридцать девять лет уже можно начать приглядываться к невестам. Давняя приятельница, Катиш Демидова, все советует присмотреться к Дуне Лопухиной, род хороший, девица – изящная брюнетка, а беспокоиться о приданом графу Орлову, с его-то богатством, даже смешно – он может жену и в одной застиранной рубахе взять, была бы хороша собой и мила. Пока граф находил у Дуни один недостаток – слишком молода, пятнадцать лет. Хотя в этом возрасте девиц и сватают, и под венец ведут, но он хотел бы видеть рядом с собой более зрелую особу, а не такую, что еще в куклы играет.
Катиш Демидова ему бы более подошла, умеет во всем угодить, знает, что нужно любовнику… да неспособна хранить верность мужу! Кто бы ни был тот муж – за прелестницей нужен глаз да глаз. Иначе преподнесет наследника неизвестно чьих кровей.
Вспомнив ее огромные черные, исполненные невинности очи на милом детском личике, граф усмехнулся и, махнув рукой егерям, рысцой выехал с заднего двора. Когда кобылка под ним поднялась в галоп и легко понесла его по расчищенной дорожке, граф вновь стал молод и способен на безумства. Пожалуй, даже от хорошей драки в трактире не отказался бы – давно кровь не кипела… Ох, эти драки, когда в ход идут стулья и бильярдные кии… а смеху потом?! А хвастовства?!