Джеймс вопросительно приподнял брови.
– Вряд ли они станут кидаться вещами или палить из ружья, но обещаю – будет неловко. Мы с сестрой не ладим. А наша мать… Берди… она… – Я искала корректный термин, способный заменить слово «сумасшедшая», сразу же отбросив все эпитеты, которыми тетя Марлен награждала жену своего брата. – Она психически нездорова, – в итоге сказала я, решив, что такой неопределенности достаточно, чтобы Джеймс сам сделал выводы. – Она ни с кем не разговаривает, хотя мы вполне уверены, что слышит и понимает все, что происходит вокруг. Она просто решила ни во что не вмешиваться. Зато она поет.
Джеймс помолчал, потом предложил:
– Если я пойду с вами, это частично сгладит неловкость. И я большой мальчик. Могу отразить даже пулю, если такая угроза возникнет.
Он проговорил это довольно легким тоном, хотя мне показалось, что он не шутил.
– Зачем вам это?
– Затем, что именно мой фарфор заставил вас сюда приехать.
– Верно, – проворчала я и вздохнула, готовая признать правду, мучившую меня с тех самых пор, как мы выехали из Нового Орлеана. – Но мне все равно нужно было когда-то вернуться. Вы просто ускорили неизбежное.
– Тогда позвольте пойти с вами. В гостиницу заеду позже.
Я нахмурилась.
– Почему вы так добры ко мне?
Джеймс вновь посерьезнел.
– Потому что я сам из большой семьи, которую научился ценить лишь тогда, когда столкнулся с ужасным. – Он мягко улыбнулся. – Разве дом – не то место, где тебя всегда должны принимать?
Уголки моих губ невольно приподнялись.
– Я слышала эту фразу. Вот сейчас, видимо, и узнаю, правдива ли она.
Я вставила ключ в замок зажигания.
– Только пообещайте одну вещь…
Лицо моего спутника выразило полное внимание.
– Обещайте, что не станете слушать того, что скажет обо мне моя сестра Мейси.
– Это все будет ложью?
Я повернула ключ.
– К сожалению, нет. Бо́льшая часть из этого – правда.