Молодой увидев, что я очухался, бросил окурок в костер и хищно оскалившись, подошел ко мне.
– Ну, что падла, я же обещал, что буду тебя резать по кусочкам. – доставая нож, прошипел он. – Вначале я тебе выпущу сейчас весь твой ливер, затем начну снимать твою кожу, посыпая для удовольствия солью, чтобы ты прочувствовал все это, ну а за тем я отрежу тебе яйца и заставлю их тебя сожрать, ну а если ты и после этого не сдохнешь я тебе выколю глаза и отрежу твой поганый язык. Одним словом, я с тобой повеселюсь! – он даже пустил слюну, от предстоящей экзекуции.
– Хватит балдеть, кончай его и уходим! – крикнул главарь молодому. – Прикрой ветками и догоняй нас!
– Иду! – крикнул он, вдогонку, добавляя матом в глубине души, о том, как они его задолбали.
Достав из-за пояса пистолет, он торопливо выстрелил мне в голову. Будто молния ударила мне по мозгам, и я погрузился в багровую тьму. Оттащив мое тело в ложбинку, молодой забросал его ветвями и, залив костер водой, он поспешил за остальными.
XXX
Сознание с трудом возвращалось ко мне, боль пронзала все тело. Наконец, не открывая глаз, я стряхнул как дрему бредовые видения и прислушался. Стояла лесная тишина, спокойно перекликались птицы. Приоткрыв глаза, сквозь слой прошлогодней хвои и листьев, я увидел над собой голубое весеннее небо и вершины вековых кедров. Тогда я осторожно приподнялся и, стряхнув с себя хвою, оперся спиной о ствол дерева.
Болело все тело, ломило макушку головы, лицо было распухшее и покрыто засохшей кровью. В руки и ноги туго врезалась веревка. Сквозь щелочки распухших век я осмотрел поляну, которую еще вчера облюбовал для своего лагеря: ничто не напоминало о нем, все было унесено: палатка, инструмент, спальник, припасы, даже котелка у кострища, который я оставил грязным с вечера, не было. "Гады!" – устало подумал я и прикрыл глаза, в которые било не по-весеннему жаркое утреннее солнце.
Я пытался восстановить в памяти все произошедшее ночью, но нестерпимая жажда перебивала путаные воспоминания и одна лишь мысль била сейчас в моем сознании: "Пить!". Воды требовало все мое тело, оно кричало, молило, просило лишь одного – воды, которая была нужна для восстановления сил организма. Я облизнул спекшиеся разбитые губы и решил, перекатываясь, добраться до реки, которая протекала в тридцати метрах у края поляны. Я уже пил в воображении холодную, текущую с гор воду, как тут у меня мелькнула мысль, как же мне, связанному, спуститься с обрыва к воде, даже если мне и удастся спуститься, то обратно мне уже не выбраться.