Сержант так самозабвенно пел, что не заметил меня с тремя автоматчиками особого батальона военной контрразведки фронта.
А у людей уже руки тянулись за этими листовками. И глаза очумелые – массовый психоз.
– А мне листовочку, – сказал я.
И увидел, как изменилось лицо сержанта. Он указал на меня пальцем и что-то хотел проорать. А вокруг – несколько десятков вооруженных бойцов, кто-то деморализован, кто-то уже созрел для предательства.
– Комиссарская сволочь! – наконец выкрикнул сержант. – На убой нас!
Тут я ему и засадил из ТТ в грудь. А потом добил. Мои бойцы стояли с автоматами на изготовку, готовые стрелять в своих. В своих, которые едва не стали чужими.
– Так будет с каждым фашистским пособником! – крикнул я. – Есть желающие оспорить?
Молчание в ответ.
– Что, к фрицам на поклон собрались? Иуду послушали? А о семьях своих думаете, которые за вашей спиной? Коли умереть суждено, так с честью, сохранив жизнь нашим близким! А не как этот!
Толпа переменчива. Послышались голоса:
– А, все равно подыхать, пошли в окопы.
– Не подыхать, а выживать и бить врага! – воскликнул я.
В общем, распихал я их по окопам. Судя по всему, немцы в курсе были, не стреляли по «митингу», ждали массового перехода. Как увидели, что не вышло, так врезали из орудий, а потом двинулись в атаку.
Тяжелый был бой. Мы дрались вместе с солдатами. И отбились. А потом подошло подкрепление.
Рота ушла на переформатирование и под присмотр особиста. Может, не вся зараза вышла оттуда.
А мне – благодарность от начальства. И опять на передовую…
Курган очнулся от потопа. Точнее, ему только казалось, что он тонет. Его просто окатили из ведра холодной водой.
Он, покачиваясь, поднялся, держась за кирпичную стену.
– Я не знал, что вы настолько чувствительны, – засмеялся гауптштурмфюрер Дитрих Кляйн.
– Живой, – прошептал едва слышно Курган.
– Ну, живой ты пока условно.
Кургана трясло мелкой дрожью. Нервы. И холод – дул пронизывающий осенний ветер.
– Думай, как будешь реабилитироваться перед рейхом, – сказал Кляйн. – Мы предоставим возможность поразмышлять в спокойной обстановке…
А потом был концлагерь в Витебске. Полуразрушенные, практически непригодные для жилья бараки, обнесенные колючей проволокой, три вышки с пулеметами. И бесконечный лай собак.
Курган видел концлагеря с высоты вышек. И не представлял, что своей шкурой будет впитывать весь ужас и безысходность этого места. Иногда он думал, что лучше бы его расстреляли. Потому что таких мучений не испытывал никогда.