– Вы стали киборгами? – недоуменно спросил Мейер. Все происходящее казалось ему дурным сном.
– Вовсе нет, – покачал головой Гринграс, – мы просто модернизировали себя. Адаптировали, чтобы выжить, когда озоновый слой будет разрушен.
– Ну, а что со мной произошло?
– Трудно объяснить, но попытаюсь. Я изучал любые истории или упоминания о Вас в документах. И нашел то, что ранее звалось медицинской картой. В ней указывалось: Вас сбила машина, и Вы впали в кому. Когда мы нашли город, где Вы жили, Вы все еще находились там, и – о чудо! – еще не умерли.
Эван помотал головой, отказываясь во все это верить.
– Это шутка! Скажите, что это – просто грубая шутка! Мы ведь сейчас в Техасе, верно?
– Нет, – ровным, безжалостным голосом отчеканил Гринграс, – мы в городе Дистопау. На юге графства Истфолк, которое в Ваше время называлось Чехией.
– А почему не видно звезд?
– Город герметичный. Из пустоши он виден, как большой белый купол.
– Но почему я нашел свое место работы?! Был целый день в кабинете, и никто не обеспокоился присутствием чужого? Как нашел свой дом?!
– Так получилось. Многие города строились по образу и подобию. С расположением дома, где жили, Вам просто повезло. А насчет офиса – работающих там много. Новичком больше, новичком меньше…
– Но… – мысли Эвана путались, он никак не мог найти вопрос, ответ на который помог бы обрести твердую почву под ногами. – Если Вы говорите правду… Как долго я находился в коме?
– 250 лет. Мы вводили Вам препарат для поддержания функционирования жизненных органов. Не поймите нас превратно, мы не желаем Вам зла. Но и уйти отсюда Вы никуда не сможете. Вы – экспонат. И вы…
Договорить Гринграс не успел. Мейер бессильно застонал, схватившись за виски. Головная боль вновь стала донимать со страшной силой, он изо всех сил стиснул руками череп, зажмурился и неожиданно, даже для самого себя, уснул.
Гринграс выждал минуту, а затем осторожно ввел в шею Мейеру нужный препарат. Гость-пленник мирно спал в кресле. Директор музея вызвал охранников, чтобы они отнесли экспонат на место.
Он бы хотел посочувствовать Мейеру, но не мог. Ему было неведомо это чувство. Как и всему человечеству за прошедшие годы.