Теперь и я подняла свое одеяло, увидела грелку с дырой и дым. Перехватив грелку за шнур, я пробежала в ванную мимо спящих детей, бросила грелку под струю, схватила чайник из кухни.
В коридоре столкнулась с Алешкой с диванной подушкой в руке, из большой дыры посредине валил дым.
– Одеяло тоже тлеет, – сказала я и помчалась в комнатку тушить одеяло и заодно простыню.
Пока мы бегали, дым заполнил комнатку. Я открыла окно, закрыв дверь в проходную комнату, в которой спали дети.
Алешка вернулся с подушкой. Дым уже из нее не валил, темнели почерневшие края дыры.
Раздался звонок в дверь и крик:
– Вы горите, горите!
Кричал Сергей Солдатенков.
– Да, мы знаем, всё уже потушили, – прокричала я ему через дверь.
Оставив окно открытым, и заткнув покрывалом щель под дверью, чтобы спящие дети не наглотались дыму, мы с Алешкой сидели на кухне со слезящимися глазами, приходили в себя после пережитого.
– Вот что бывает, когда женщина отказывается от проверенных традиционных способов согрева, – сказал муж, вытирая с глаз слезы.
Я молчала, кругом виноватая.
Мы взяли диванные подушки, сложили их посредине большой комнаты и улеглись спать, а утром убежали раньше, чем проснулись все остальные. Обед я приготовила заранее, а кашу сварила утром.
Часам к двум явились с корзиной опят. Тогда и рассказали бабушке и детям о ночном прошествии.
Катя, которая всё же проснулась ночью, сказала, что ей запомнилось, что у нас дым, а сосед Сережка свесил свою голову в окно сверху и кричит.
– Да, нет, Катя, это невозможно, расстояние между этажами большое. Он в дверь стучал.
– Да я понимаю, что невозможно, но во сне было так, – объясняет Катя
Когда дети ушли, бабушка сказала гранд зятю:
– Тебе не стыдно, ну что ты за мужик такой, баба с тобой ложится в постель с грелкой.
Алешка промолчал, но мне-то выговорил:
– Я ещё и виноват оказался!
Диванная подушка прогорела не насквозь, а только с одной стороны и мы еще до конца 20-го века пользовались этой софой, купленной в 73-ем году в Подлипках.
Я сижу, подперев ладонью подбородок и грустно смотрю на своего младшего сыночка, на эти подвижные, как ртуть, вечно куда-то бегущие, вечно что-то канючащие 17 кг живого веса, утопающие в данный момент в синей школьной форме самого маленького размера, который удалось найти.
– Не понимаю, – вздыхаю я печально, – как этот дурачок учиться-то будет?