Пить он бросил, так как на территорию проносить было нельзя, и за забор не выпускали. Попросили его помочь с иконостасом, он и согласился. Делали его четыре с лишним месяца. Забыв самого себя, Гоша прямо светился весь от радости! Бригаду собрал из своих. Работа спорилась, и недавно они его закончили. Собрали немного денег и отправили Гошу в город за новыми фильмами в награду за работу, заодно и прикупить соли и муки. Доверие ему уже было полное.
Гоша на эти деньги, видать, выпил немного, а затем стал просить подаяние у станции, чтоб не опозориться по возвращении назад. Там его местные бомжи и поколотили. У станции он пролежал в канаве всю ночь, и сердце остановилось. Похоронили его недавно, недели две назад.
– Хороший был человек! Образованный! – вздохнул Боря и перекрестился. – Царствие небесное! Какой иконостас сделал, а с привычкой своей совладать так и не смог!
Могила Гоши была за теплой церковью. На деревянном кресте из такого же лакированного темного дерева была прибита табличка, а на ней написано:
«Здесь покоится раб Божий Георгий, художник. Вечная память!»
Ни фамилии, ни года рождения указано не было. Об этом он никогда не говорил сам, а его и не спрашивали.
Я поинтересовался, нельзя ли посмотреть его дневники.
– Это только с благословения епископа, – ответил Борис.
Мы зашли в хлев с коровами, где резко запахло деревней и теплым навозом.
– К нам люди приходят в основном с раковыми заболеваниями! – объяснял Николай, жестикулируя, и его огромные руки не помещались под низкими потолками. – Рак желудка, еще чего, а от чего все это? От экологии, от продуктов. Мы им натуральное молоко даем, а они его пить не могут! Несварение! Это ж до чего людям природу испортили, что они натуральное молоко пить не могут!
Коровы не дали нам долго греться в хлеву, начав обычное свое дело обмена натуральных веществ с той самой природой, да так рьяно, что мы гуськом аккуратно выскочили из этого заведения, смеясь и подбадривая друг друга.
– Детством пахнет! Вот она, правда-то где, Родина! – только и крикнул кто-то из наших и тут же наступил ботинком в навоз, смачно выругавшись.
Мы подошли к жилому бараку. Отсюда было видно грязновато-белое поле со свежевыпавшем за ночь тонким слоем снега и копошащаяся кучка обитателей приюта. Они медленно растаскивали какую-то рухлядь и погружали ее в сани. От кучи тропинка чернела до деревянного сортира метров в ста от фронта работ. Одни из таких нагруженных саней тянул в нашу сторону молодой парень в надвинутой на лоб шапочке. Затащив сани в калитку, он продолжил тянуть вдоль стены барака.