– Да, внученька, – Верховная ведьма как-то вдруг сгорбилась и поникла, тяжело опираясь на костыль. Она спрятала руки под мантией и опустила голову, смотря в землю прямо перед собой. – Я помню, конечно, я помню, – ее голос потерял свою силу, он дребезжал и прерывался, – но неужели ты можешь причинить зло своей любимой бабушке? Я так устала от этого бремени…
Ее сгорбленные плечи затряслись от рыданий.
На лице Катталин решительное жесткое выражение сменилось острой жалостью.
– Хорошо, бабушка, давай спокойно все обсудим, – она опустила руку, пламя, померцав, погасло.
И сделала шаг навстречу согбенной старухе.
В ту же секунду Верховная ведьма выпрямилась, став в полтора раза выше, костыль и мантия отлетели назад, а из скрещенных на груди рук вырвалась ослепительная зеленая молния. В последнее мгновение Катталин успела вскинуть перед собой руки, пытаясь установить магический щит, но тот не успел набрать необходимую прочность и не смог полностью отразить смертоносное заклинание. С оглушительным грохотом энергетический барьер разлетелся мелкими брызгами зеленоватого стекла, а Катталин отлетела на несколько метров назад и без чувств упала на спину, застыв в неестественной позе. Она была еще жива, но глаза ее были закрыты, лоб был покрыт мелкими бисеринками холодного пота.
– Неженка! Распустила сопли! Такая же никчемная бездарность, как и твоя мать! – голос ведьмы грохотал над поляной. – Да еще позволила осквернить себя этому испашке! – старуха сплюнула под ноги, и неспешно повернулась к Йону. – Разберемся теперь с тобой, щенок!
Оленцеро и Мари Доминги бросились было к Катталин, но две косматые фигуры стремительно заступили им дорогу. Момочоррак не глядя отшвырнули Мари далеко в сторону, та упала в траву, подвернув ногу, тщетно пытаясь подняться с перекошенным от боли лицом. Затем ведьмины слуги схватили Оленцеро и, жестоко заломив ему руки за спину, заставили опуститься на колени.
Йон видел, что с Катталин случилось что-то непоправимо ужасное, но не мог даже обернуться – на пальцах Верховной ведьмы уже появилось зловещее зеленое свечение. Йон расправил плечи, сжимая в руках черную трость, он ненавидяще смотрел прямо в глаза старухе, в которых наполненное безумием зеленое пламя, вдруг полыхнуло багровым и сменило цвет на кроваво-красный. За его спиной Оленцеро тоже заметил эту метаморфозу и вскричал в ужасе: