…Нет худшего огорчения, чем тупое поддакивание «из вежливости»; нет худшего отчаяния, чем умные вопросы и деликатные возражения, которые кричат тебе, что все напрасно: тебя ни на йоту не поняли… и нет худшего сомнения, чем сомнение самооценки, взвешивающего на весах твое «Я», освятившее рукопись, и авторитет оппонента, эту матрицу знаний общества. Жутко становится от того, что весы подчиняются времени, они будто бы маленькие часики – перешагни вот эту стрелку и ты уже бессмертен, а сделай хоть одну «их» правку и ты друг – товарищ своего врага, маленькое деление, промежуток секунды, – своего времени, своего века. С этими весами нужно быть осторожным, они всегда фальшивят сейчас, и всегда врут потом, как часы, которые однажды завела Вечность…
Наивное удивление и тюремщик
Ничто так не удивляет как неожиданное открытие, что то, чем ты живешь все это время, то, что движет тобой, то, что ты выстрадал кровью на бумаге, до сих пор не покинуло тебя. Оно еще живет в тебе, в твоем, и только твоем мире. С удивлением замечаешь, что построил тюрьму, а сам ты – забывчивый тюремщик, исправно запирающий двери, хотя никто и не собирается бежать… Но доставать осужденные на молчание истины как-то «совестливо» – драконы мешают, но и пожизненное заключение не для них, истина ведь бессмертна. Вот и сидишь, и ждешь: умрет ли она, но вдруг понимаешь, что слава тюремщика всегда попахивает отстраненностью, ибо уже тебя удивляет, что ты заточил их сюда – картотеку памяти о знании.
К людям испытываешь противоречия. Их презираешь за «ТО», ненавидишь за «ЭТО»; но отмыться от людского нельзя. Они, состоящие, по большей части, из помоев чистенькой Совести, липнут ко всему, от чего не успели в свое время отмахнуться. Они не любят мыслить, за них это делают мозги мертвецов, которые они удачно разместили в своих головках, от этого, наверное, речь их тебе кажется всегда зловонной; истина в образе разложившегося трупа прельщает только мух и стервятников.
Творчество это ноша, которой нельзя ни с кем поделиться. Но это не самое страшное, самое страшное то, что это всегда твоя ноша, а ощущать себя Homo sapiens намного труднее, чем быть ослом, нагруженным чужими камнями.
Ты сам неосторожно заглянул в щель входа в свет, так чего же скулишь от того, что тебе теперь плохо жить (?) при свете молний? Почему недоволен тем, что радость не так часто растягивает тебе лицо? Почему недоволен тем, что не радует тебя восторг людей, от самых примитивных твоих вещей? А! Тебя пугает, что время вымывает из тебя «обыкновенного человека», или «человека вообще»? Тебя греет, что тебя будут вспоминать и ты будешь великим (?) … НО… ведь ты острее чувствуешь это, ты пытаешься ухватиться за него, поймать его, ибо тебе кажется, что