– Я буду ждать тебя в вертолете.
– Узнаешь ли эти места, дружок?! – присев на траву, рядом с нами Иван.
– Это твои родные места. Эта степь образовалась после пожара. Вон вдали, на севере лежит лес. Там нам удалось остановить пожар. Степь вьется далеко на восток. Нам не удалось остановить огонь, и он бушевал здесь еще целую неделю, пока не был окончательно потушен! Узнаешь ли их?
Иван показывал в сторону гор.
– Это те самые горы, где мы нашли убежище от огня… Да-а, здесь все изменилось, – сделал паузу Иван, сам с трудом узнавая местность.
– Но я уверен, вы быстро ко всему привыкните. Я встретил тебя где-то здесь, когда в лесу был лагерь лесорубов, здесь же мы и попрощаемся!
Иван не выдержал, и из глаз его потекли слезы.
– Мне жаль, что прождав меня три месяца, в первый же день долгожданной встречи – нам приходиться расставаться! Но пойми, так надо, и для вас и для меня. Я больше не могу держать вас в неволе! Каждый день, проведенный на базе, губит вас, делает невозможным выпуск на свободу! Я же не смогу подойти и посмотреть на тебя, зная, что обрек друга на существование в клетке.
Меня очень тронули слова Ивана, я забрался к нему на руки.
– Умница ты моя, – проговорил Иван, сквозь ком в горле, и крепко обняв меня, как дитя, потряс из стороны в сторону.
– Ну а теперь, ступай, – выпуская меня из рук, прошептал Иван прерывистым голосом, весь дрожа, как и я.
– Прощай Иванов кот, берегите друг друга друзья! – встал Иван, и медленно направился к вертолету, стараясь не оборачиваться, а я старался ни кинуться ему в след.
Я не двигался, как бы сильно меня не тянуло к нему, и лишь глазами провожал Ивана.
Сев в вертолет, и поднявшись в воздух, он в последний раз посмотрел на сидящих посреди поля зверей.
Последнее, что мне запомнилось, это его грустная улыбка, когда он прощался со мной. Его рука за стеклом вертолета, которой он махал нам. А после мы еще долго сидели неподвижно, я и Ярси, пока вертолет полностью не исчез из виду…»
Закончил повествование Охва, устало переведя взгляд с одной точки на стене на Шусика и затем в сторону улицы.
– Уже ночь-полночь. Ну что Шусик уже поздно…
– Да дедушка, – тихо проговорил барсенок спокойно и размеренно и ни чем не выявил никакого волнения и оживления после его рассказа, что конечно не могло скрыться от глаз Охвы. Но он не подал виду и тихо, направился к себе. А что же касается Шусика, то он, проводив Охву взглядом, тихо на цыпочках встал на лапы, и вышел на улицу. Где молча, крайне сдержанно выплескивал свои накопившиеся эмоции, раскидывая снег перед собой, оголив когти. И раз за разом, нанося удары, он успокаивался и становился тише, его полыхающие глаза тускнели, как и он сам постепенно обретая над собой контроль.