– Никогда! Слышишь, никогда нельзя брать это! Чужие вещи брать нельзя! Понятно?
– Я иглал!
– Чужие вещи – не игрушка!
Шкодник молчал, насупившись.
Немного успокоившись, Процянко спрятал пистолет в кобуру, кобуру положил в сейф, закрыл его, проверил, убедился, что закрыто надёжно и лишь тогда вернулся к делам. Однако на этом ничего не закончилось.
– Дядь, поиглай со мной! – попросил младший Малиновский и попытался влезть и на стол Процянко.
– Нет! Мы договаривались, что ты будешь сидеть тихо на диване. Договаривались?
– Дагараливались!
– Вот и сиди тихо.
– Эта сто у тебя? – маленький пальчик указывал на погоны.
– Это погоны, моё звание.
– А как тибя звать?
– Меня дядя Миша звать.
– А засем тибе пагоны?
– Чтобы знали, что я офицер?
– А засем ты афисель?
– Офицер, это начальник над солдатами. Твой папа солдат, а я его начальник.
– А засем насяльник?
– Слушай, ты снова мне начал мешать. Пожалуйста, помолчи!
– А засем палямалси?
– Ты что мне обещал?
– А я иглать хасю.
– Играй на диване и не мешай мне.
– А засем на дивани?
– Господи! Ты можешь немного помолчать?
– А зясем госяпади?
* * *
Мужественный старший лейтенант Процянко держался стойко, как и полагается офицеру, и продержался долго, очень долго, почти сорок минут, но противник был силён не по годам. Малютка Малиновский оказался закалённым в сражениях бойцом, не знающим пощады, и в конце концов мужество покинуло несчастного лейтенанта.
В самый разгар репетиции ансамбля он возник в зрительном зале с пачкой каких-то бумажек в руке и начал делать отчаянные жесты дирижёру. Тот постучал палочкой, строго посмотрел на старшего лейтенанта и объявил: «Пять минут перерыв!»
Пока все курили, трещали последними анекдотами и разминали затёкшие ноги, можно было видеть, как Процянко в ужасе что-то говорит дирижёру, начальнику ансамбля майору Харченкову, а тот делает изумлённое лицо и что-то строго бурчит. Странный разговор продолжался значительно дольше объявленного времени, а закончился совершенно неожиданно.
– Рядового Малиновского ко мне! Быстро! – приказал майор, и когда тот появился, счастливый Процянко вручил ему пачку увольнительных записок со словами: «Чтоб я твоего… (непечатное слово) больше до дембеля в армии не видел!!!»
Однако, казус.
Вот так рядовой Малиновский, а по совместительству первая и единственная виолончель ансамбля песни и пляски, получил возможность ходить в увольнение в любое время дня и ночи.