— Рома, — произнесла я его имя и сама отметила, что позвала его совсем как раньше, тем же тоном, словно мы не расставались. Такая вот жуткая иллюзия прошлого, она как будто ударила по мне, и я вдруг осеклась на полуслове.
Он слегка обернулся, ожидая, что я продолжу говорить, — зачем-то же я его позвала. И мне показалось, что Рома дёрнулся при звуке своего имени из моих уст. Кажется, он помнит всё не хуже меня… Или мне так почудилось.
— Мы не туда едем, — продолжила я.
— Как не туда? Я помню…
Его серые глаза встретились с моими в водительском зеркале. Что-то сегодня мы только и делаем, что общаемся через него. Хотя по мне — лучше вообще бы никак.
Помню…
Так резануло это слово по сердцу. Но я понимала, что Роман вовсе не это имеет в виду, а путь к квартире моей умершей бабушки. Наверняка он хорошо помнит ещё расположение города и не знает, что я там больше не живу.
— Дорогу помню, — пояснил он.
— Я там не живу, — ответила я и сориентировала, куда ехать на наш с Олей новый адрес.
Роман довёз нас до подъезда, заглушил мотор и огляделся.
— Ну и райончик, — хмыкнул он. — Что ты здесь забыла, Катя? Квартира у твоей ба ведь в неплохом районе. А это что?
Твоей ба…
Он говорил так, словно не было всех этих лет, и это больно било по мне, вызывая непрошеные воспоминания, ком в горле и дрожь по рукам.
Лучше бы оставался таким же злым и далёким, как по пути до дома Петра Сергеевича, чем таким родным и чужим одновременно.
— Теперь я живу тут, — ответила я, не очень желая вдаваться в подробности.
— Ты продала квартиру бабушки и купила тут? Зачем? — отчего-то не унимался Роман.
Ему-то какая разница, где живу я и моя дочь? О которой, впрочем, мне вскоре придётся ему признаться. Когда-нибудь.
— Продала, — ответила я. Всё равно Пётр ему расскажет, ведь он знает о ситуации с застройщиками, которые нас обманули, и ещё много-много людей. — Только эту квартиру я не покупала — мы с Олей её снимаем.
— Зачем?
— За надом, — огрызнулась я. — Любопытной Варваре на базаре нос оторвали.
Прямо сейчас сяду и выложу тебе всё, что происходило в моей жизни в то время, как тебе было на неё совершенно наплевать, Питерский! Делать мне больше нечего…
— Не хочешь говорить? — поднял он брови.
— Не хочу. Имею право.
— А снимаешь со стариканом? — спросил он, и мне захотелось дать ему леща.