И впрямь выбора не было, тем более
что сбежать не получилось бы. Жених прибыл не один, а со своей
свитой. Десяток таких же силачей, стояли за его спиной с
невозмутимыми лицами, а жители деревни жались друг дружке подальше
от них.
Староста деревни заметно нервничал,
стоя возле большого квадратного камня, с идеально отполированной
поверхностью. Поверх каменюки положили вязаный коврик-дорожку,
сверху пучки трав, маленький деревянный бочонок с непонятным
содержимым и пару кривых свечей.
— Алтарь, — ужаснулась, попытавшись
отступить подальше.
Куда уж там, за каждым моим
движением следили напуганные жители. Я стояла буквально впритык к
этому камню, почти касаясь его бедром.
По другую сторону стоял староста и
боязно смотрел, как мой будущий муж идет в нашу сторону. Каждый его
шаг был тяжелым, босые ноги утопали в снегу, а тот громко хрустел
под натиском массивного тела.
Жених смотрел только на меня, ни
алтарный камень, ни трясущиеся люди, ничего вокруг не интересовало
его, только я, и это пугало до дрожи. Снова чувствовала себя
жертвой, под взглядом хищника. Даже у меня поджилки затряслись.
Коленки дрожали от страха. Такого мужа чугунной сковородой не
испугаешь и в труселях из дома не выгонишь.
— Хонгор, — пискнул староста, —
вождь северного клана, принимаешь ли ты Линею, дочь мою, человека
чистых кровей, своей законной женой?
Я так волновалась и нервничала, что
пропустила начало церемонии и практически не слушала, что там
бубнит старик. С одной стороны, боялась ответа вождя со странным
именем, но с другой, девичье сердце очень переменчиво в своих
решениях. Когда еще мне в мужья мог перепасть такой мужчина?
Оставалась только надеяться, что я не стану какой-нибудь десятой
супружницей, и в новом доме не ждет десяток его жен и выводок
детей.
— Принимаю, — пробасил на выдохе,— и
приношу дары вашему дому. — Пробасил с легким акцентом, словно ему
было сложно говорить.
После этих слов его свита
зашевелилась, часть из них вышла вперед, скидывая со своих плеч
мешки и обработанные шкуры. Несколько мужчин вели лошадей,
запряженных в телеги, забитые доверху всем, что только возможно.
Мешки с крупами, сено, освежеванные туши зверей, высокие бочки,
либо с чем-то горючим, либо с медом. От этих богатств даже у меня
глаза заслезились от счастья.