Почему я сначала вспомнила этих троих? Может, оттого, что так
сильно разнилась наша судьба, хотя все мы вышли из одной страны и
одного круга, с посредственным заработком, средними квартирами и
обычными семьями.
Уже не замечая присутствия учителя, я всё продолжала вспоминать
судьбы моих друзей. Наш ботаник – Валя Тихонов, хрупкий, сутулый, в
огромных очках на вечно серьёзном лице. Стал авиаконструктором и
уехал в Америку, говорят, сделал там отличную карьеру.
Тот же Витька Басов. После школы неожиданно взялся за ум.
Выучился на инженера, хотя все твердили, что в институт ему дороги
нет. Женился на своей сокурснице. От его разгильдяйства не осталось
и следа. Он не хватал звёзд с неба, однако достойно пережил
перестройку и новое лихое время. Нашёл работу по душе и крепко
стоял на ногах. Всю жизнь прожил со своей женой, воспитали двух
сыновей, которые из-за своего коренастого сложения напоминали двух
боровичков.
Кто-то их одноклассников уехал по распределению после учёбы, да
так и остался в одной из бывших республик Советского Союза, кто-то
умотал за границу, как только это стало возможным. Проредили наши
ряды алкоголь и наркотики.
Прервал мои размышления окрик Михаила Борисовича, нашего
математика:
- Иванова, проснись! Сдай домашнюю работу!
Растерянно перевела на него взгляд, всё ещё находясь в плену
воспоминаний:
- Я…Я забыла дома тетрадь, - щёки покраснели от неловкости.
- Эх, весна, - неожиданно по-доброму улыбнулся учитель, - сам
молодым был. Но в понедельник сдашь две работы, - он строго
погрозил пальцем.
- Хорошо, - краска стыда всё ещё не желала покидать моего
лица.
Остальные уроки пролетели одним мгновением, пучина нахлынувших
воспоминаний не желала отпускать, и я так и просидела, задумавшись
о прошедших днях юности.
Подходил к концу пятый урок, когда вспомнила, что после занятий
предстоит разговор с Николаем и поход до дома. И, сказав Светке,
что у меня очень болит голова, трусливо смылась на перемене.
Дома могла быть Алка, поэтому время до окончания занятий я
провела в небольшом сквере, рассматривая прохожих и любуясь той
удивительной атмосферой спокойствия и умиротворённости, что была
присуща семидесятым годам. Ей, казалось, был наполнен воздух. На
лицах прохожих играла лёгкая улыбка. Не как теперь, либо взгляд в
пол, либо фальшивый оскал в тридцать два зуба. Так непривычно было
видеть маленьких детей, серьёзно шагающих по своим делам без
родителей, не боящихся, что их украдут или заманит в подворотню
педофил. Тогда и слов таких не ведали. И можно было обратиться за
помощью к любому, зная, что тебе её окажут. Без денег, без
напускного равнодушия. Просто так. От всего сердца. И большое
сердце было словно у самой страны. Горящее от доброты миллионов
людей, не напоказ заботящееся о каждом человеке без исключения.