И было в кого.
"Фольксваген" затормозил у выкрашенного красной краской домика, во дворе которого с криками носились дети. Эрик вышел и растерянно огляделся.
- Сколько я тебе должен? - спросил он водителя.
- Поможешь вытащить? - ответил тот, кивая на багажник.
Дети с визгом кинулись к мужчине и повисли на нем как шары на рождественской елке.
- Тебе есть, где остановиться? - улыбнулся водитель, обращаясь к Эрику.
- Конечно, - сдержанно кивнул тот.
Вместе они вытащили коробку и донесли до двери дома.
- Поместье Якоба Хансена... - начал Эрик.
- Это там, - указал мужчина в противоположную от дома сторону.
Попрощавшись, Эрик зашагал прочь, думая о том, что выбранный им путь самый правильный. Пора было разделаться с наследием отца с помощью наследства деда. Ни тот, ни другой, не любили его мать. Но теперь у него будет достаточно возможностей, чтобы разыскать ее.
***
Закат над Сольворном был похож на полупрозрачный мятно-малиновый леденец. Теплый воздух, напоенный дневными ароматами, быстро свежел. Эрик разглядывал аккуратные строения, напоминавшие сказочные пряничные домики, и с удивлением ощущал, как внутри просыпается давно забытая тихая радость. Это было странное чувство, сравнимое разве что с возвращением из долгого муторного путешествия, но Сольворн не был его домом, и делать его таковым Эрик Хансен не собирался.
По дороге его внимание привлекла лютеранская церковь. Частично сохранившиеся стены были достроены и отремонтированы лет двадцать назад, и сделано это было действительно хорошо. Подтянув гитару повыше, Эрик остановился, разглядывая побелевшие от времени камни, узкие зарешеченные окна и простой строгий крест на остроконечной крыше. Из любопытства подошел ближе, чтобы прочитать надпись на медной табличке, и хмыкнул, когда увидел имя Якоба Хансена.
Надо же, оказывается, старик еще при жизни усердно работал над тем, чтобы расчистить себе дорогу в рай! Будто не догадывался, что на это у него никогда бы не хватило ни средств, ни жизни, ни старых церквей...
И все же Эрику было приятно видеть фамилию Хансен на табличке. Возможно, когда-нибудь и он сможет оставить свой след на этой земле, и потомки будут чтить его поступки, не думая о том, какой сволочью он мог быть для своих близких.
Широкие улочки, аккуратные газоны, постриженные кусты, садовые тролли, полотняные качели и беленые горшки с цветами вдоль дорожек - все это было так не похоже на то, к чему он привык. Когда где-то рядом застрекотал кузнечик, Хансен вздрогнул – давно забытое всколыхнулось в нем и затрепыхалось в грудной клетке, словно желая вырваться на свободу.