Теперь уже старик минут десять
разорялся, прославляя мой юный гений, но вскоре эта пафосная часть,
наконец, закончилась, и под бурные аплодисменты мне был вручён чек
на кругленькую сумму в один миллион рублей ровно.
— Я решил не мелочиться, и округлить
ваш выигрыш до ровной суммы, — пояснил он мне, увидев мой
недоумённый взгляд.
— А сейчас позвольте я украду вас
буквально на пару минут, — подхватил он меня под руку, и увёл со
сцены под очередные аплодисменты.
— Не волнуйтесь, моя просьба не
касается нашего последнего разговора, — поспешил он успокоить меня,
когда мы спустились, и отошли в безлюдное место.
— Видите ли, дело в том, —
нерешительно начал он, — Что сегодня состоится первый выход в свет
у моей внучки, Насти, которой недавно исполнилось четырнадцать лет.
В связи с этим, я хотел попросить вас о небольшом одолжении… Уже
совсем скоро начнутся танцы, окажите мне любезность, пригласите её
на первый танец.
— Да, разумеется, без проблем, — с
трудом сдерживая радость, согласился я. Похоже, просьбу отца мне
будет выполнить легче, чем я думал, — Но зачем это вам?
— О внучке забочусь, — вздохнул он, —
Хочу, чтобы она оказалась в центре внимания, и лучший способ,
обратить на себя внимание гостей, это танец с главным виновником
торжества. Высший свет какое-то время будет с интересом наблюдать
за вами, и она немного погреется в лучах вашей славы, если вы не
возражаете.
— Почту за честь, — слегка поклонился
я, вовремя вспомнив уроки этикета.
— Благодарю вас, Михаил, — в свою
очередь склонил голову он.
На этом мы закончили взаимные
реверансы, и поспешили к гостям.
***
— Ой! А это под костюмом те ваши
знаменитые щупальца? Ничего, что я до них дотрагиваюсь? А они
живые? Что-нибудь чувствуют? — щебетало, кружась со мной в танце,
ну совершенно ангельского вида белокурое создание.
Настенька Нарышкина смотрела на мир
огромными голубыми глазами, и в них читались такие наивность,
чистота, какая-то непосредственность, что было дико удивительно,
как такой невинный цветок мог вырасти в оранжерее её хитрого и
жестокого деда?
Может, это, конечно, и игра на
публику, но сколько я к ней не присматривался, не смог уловить даже
намёка на малейшую фальшь.
— В каком-то смысле, живые. Уж не
знаю, разумны ли и способны ли что-то чувствовать, но мне стоило
большого труда заставить их меня слушаться. И до сих пор они не
всегда это делают, — улыбнулся я ей.