- Но это не просто конфедерация, пан
Лев, - покачал головой Ходкевич, - это рокош, и его будут усмирять.
Вы желаете новой войны между Польшей и Литвой, как при Витовте и
Ягайле?
- А есть ли силы у его величества,
чтобы сделать это? – спросил в ответ, хотя это и не слишком
прилично Сапега. – У него нет денег, чтобы платить шляхте и
солдатам за прошедшую кампанию. Откуда он возьмёт их для усмирения
Литвы? Да и сейчас не времена Витовта и Ягайлы, не многие шляхтичи
согласятся идти замирять Литву. Ему придётся договариваться с
нами.
- Желаете пересмотреть результаты
сейма в Люблине, - догадался Януш Радзивилл. В голосе его не было
ни малейших вопросительных интонаций.
- В политической части, - кивнул
Сапега. – Вернуть Литве былые вольности.
- И универсал Сигизмунда Августа
отменить? – с немалой долей иронии поинтересовался князь Януш.
- Увы, - развёл руками Сапега, - тем
самым мы обрушим на себя гнев слишком многих коронных магнатов, и
тогда они точно решат замирить Литву силой.
Януш Радзивилл лишь усмехнулся в
ответ. Конечно, Сапеги после Люблинского сейма неплохо увеличили
свои владения. В том числе и за счёт отнятых у Радзивилла Рыжего
земель. Однако в слух ничего говорить не стал. Для всяких слов есть
своё время, и для этих оно ещё не пришло.
- Но если всё же будет война, -
решился вмешаться его младший брат, - Литве в ней не победить.
Коронное войско сильнее нашего даже сейчас. Королю хватит,
возможно, одних кварцяных[5]
хоругвей.
- На них тоже деньги нужны, -
напомнил ему Ходкевич, - а вот с финансами у нашего величества
сейчас беда.
- У нас не сильно лучше, - заметил
Радзивилл. – Соберётся ли конфедерация ещё неизвестно. Отстаивать
свои права на сейме шляхта готова, бряцать саблями в Варшаве тоже,
даже драться на её улицах, особенно если это будет щедро оплачено.
А вот снова собираться в хоругви и идти всерьёз воевать за эти
вольности, уже вряд ли. Посполитое рушение ради войны с
королём…
Он с сомнением покачал головой.
- Да ваши слова, панове, - вспылил
его младший брат, - это же измена!
- Не измена, Кшиштоф, - ответил ему
старший брат, - а рокош, на который имеет право всякий шляхтич в
Речи Посполитой. Мы не собираемся бунтовать против короля, но лишь
требовать возвращения вольностей, что были отняты у нас в Люблине.
Или ты забыл, как унизили там нашего деда на сейме, как заставили
просить, чтобы нам, князьям, оставили хоть сколько-то земель! Ты не
помнишь деда, а я хоть и мал был, да видел его своими глазами. Он
никогда не забывал позора Люблинского сейма и всем потомкам своим
завещал бороться за литовские вольности. Отец пренебрёг этим
заветом, решив сохранить что осталось и преумножить его, служа
королям польским. Но подумай сам, кто они были, брат? Сигизмунд
Август был последним из Ягеллонов, после него кого сейм выбирал
королём? Кому мы, Радзивиллы, потомки Наримунта и Гедимина,
вынуждены были кланяться? Французскому принцу, который сбежал
меньше через месяц сбежал? Мелкому трансильванскому князьку? А кому
завтра? Герасимовичу или какому-нибудь Пегласевичу из Песьей
Воли?