— Стало быть вы не в восторге, от того, что я здесь,
Феликс? — осматриваясь, беззаботно поинтересовался я.
— То, что нравится мне, значение не имеет, господин
Маркус. Госпожа Марта мой командир. Я доверяю ей и ее решениям. А
следовательно, доверяю и вам, Паладин.
Последнее он произнес с нескрываемым скепсисом в
голосе.
Неприятный во всех смыслах персонаж. И я бы с
радостью усадил его чопорную задницу на табурет, позволив Федору
вместо него показать тут все. Однако от этого меня останавливал
ровно один занимательный факт.
Это вышитый на лацкане его старого костюма герб
Ордена Аргуса, в котором вместо изображения Башни, на крылатом щите
красовался схематично изображенный мозг.
Этот специфический герб использовался только внутри
Башни у исследовательского крыла, да и то, далеко не у каждого его
члена.
Заслужить подобное могли лишь одаренные со
специфическим аспектом дара, позволяющим разгонять IQ до
запредельных значений.
Вне Башни их прозвали пророками, а внутри Ордена их
называли просто умники, или яйцеголовые.
Их сверхразум и невероятные способности к аналитике
массивов данных на уровне близком к Аргусу, внешне выглядело как
чудо, но по факту ничем не отличались от Дара других
одаренных.
Конечно, они никакие не пророки и не ясновидящие, а
простые одаренные люди. Только слегка специфические и очень ценные,
отчего безгранично высокомерные.
И если нацепить пиджак с соответствующим гербом мог
совершенно любой человек, то вот подключить одну из нитей Великого
Источника напрямую к своему мозгу мог только прямой потомок
яйцеголовых.
И прямо сейчас, рядом со мной, продолжая сканировать
и оценивать каждый мой шаг, шел один из них.
Исходящий от Феликса скепсис буквально ощущался на
пальцах. Витал в воздухе вместе с пылью и звуками работающей
аппаратуры. Да и внешне этот высокий усач напоминал умников
исследовательского крыла из моего времени.
Схожая неспешная походка. Схожий цепкий взгляд.
Схожий, слегка безумный, блеск в глазах.
Феликс выглядел словно их клон.
Все-таки гены удивительная штука.
Усач ненавязчиво наблюдал за мной и любезно позволил
осмотреться, а подошел только в тот момент, когда я оказался
напротив трех гигантских голографических экранов, которые закрывали
собой всю дальнюю стену.
Первый экран не показывал ничего, кроме сплошного
черного пятна, да редко подергивающихся белых линий. Второй
выглядел более «живым», но не то, чтобы очень.