– Ты с ней только что говорила. Спросила бы у нее.
Конни рассмеялась, будто он сказал что-то на редкость остроумное.
– Ну а кроме расследований ты что там делаешь?
– Да ничего особенного. Ничего не происходит. Вот у Мадлен дел больше.
– Я чуть не померла: все представляла, что ты живешь, как на картинах Нормана Роквелла. Дэйв готовит кленовый сироп. Дэйв варит яблочный сидр. Дэйв в курятнике – нет ли свежих яиц?
– Нет, яиц нет. И ни сиропа, ни сидра.
Ему-то приходили на ум совсем другие картинки последних шести месяцев: Дэйв строит из себя героя. В Дэйва стреляют. Дэйв еле-еле поправляется. Дэйв сидит и слушает шум в ушах. Дэйв подавлен, озлоблен, ушел в себя. Дэйву предлагают что-то сделать. Дэйв считает это наглым посягательством на свои права. На право вязнуть в своем вонючем болоте. Дэйву все безразлично.
– Так что ты сегодня делаешь?
– Честно, Конни, почти ничего – чертовски мало. Ну, может, обойду поля, может, подберу валежник после зимы, может, клумбы удобрю. Такие дела.
– Звучит неплохо. Знаю людей, которые много бы дали за такую жизнь.
Он не ответил: надеялся, что затянувшееся молчание заставит ее сказать о цели звонка. Она ведь звонит не просто так. Конни была женщина душевная и словоохотливая – это он помнил, – но заговаривала всегда с какой-то целью. Под белокурой гривой таился неутомимый ум.
– Ты, наверное, гадаешь, почему я тебе звоню, – сказала она. – Так?
– Да, я об этом подумал.
– Я звоню попросить об услуге. Об огромной услуге.
Гурни на мгновение задумался, потом рассмеялся.
– А что смешного? – Похоже, смех обескуражил ее.
– Ты мне однажды сказала, что просить надо только о большой услуге: если просят о маленькой, легче отказать.
– Ну нет! Не верю, что я могла такое сказать. Это же явная манипуляция, ужас какой. Ты ведь это все выдумал? – Конни исполнилась радостного негодования. Ее невозможно было надолго выбить из колеи.
– Так что ты хотела?
– Ты правда, правда все выдумал! Я знаю!
– Так все же, что ты хотела?
– Теперь мне совсем неловко, но это правда была бы огромная услуга. – Она помолчала. – Ты помнишь Ким?
– Твою дочь?
– Мою дочь. Она тебя боготворит.
– Что, прости?
– Только не притворяйся, что не знал.
– Ты сейчас о чем?
– Ох, Дэвид, Дэвид! Все женщины от тебя без ума, а ты хоть бы заметил.
– Кажется, я видел твою дочь один раз, и ей было лет… пятнадцать?