Ну как? Как я могла не положить купленное для Фильки лакомство в рюкзак? И как эта выдра набралась наглости, чтобы не только спихнуть меня с парапета, но ещё и запустить свою наманикюренную лапу в единственное оставленное котику наследство?
Гитара, которой я махала, взявшись за гриф обеими руками, словно за рукоять меча, со свистом проходила сквозь жующую конфетки голову врагини, увы, не причиняя ей ни малейшего вреда. У меня же от непривычной нагрузки уже изрядно ломило плечевые суставы. Нимб натёр переносицу, а глаза жгли невыплаканные злость и обида. Вконец умаявшись, я зависла над макушкой Боровицкой, смахнула пот со лба, с чувством провещала: «Чтоб у тебя все пломбы выпали!» – и… проснулась.
Коматозно-бредовое утро встретило сырым полом, каменным сводом, промерзшим до костей телом, как следствие, заложенным носом и громким бурчанием в желудке. Они там что, в больнице, не могут догадаться мне капельницу с глюкозой поставить и кондиционер отрегулировать?
То ли я переоценила морозоустойчивость своей новой шкурки, то ли во сне терморегуляция нарушилась, то ли температура в пещере упала ночью значительно ниже нуля, то ли мир моей комы вообще не поддавался никакой логике, но налицо были все признаки переохлаждения. Ломило не только плечи – ныло и просилось в горячую ванну и тёплую постельку всё тело целиком.
Особой прелести состоянию промерзшего организма добавляли помутневшие стёкла бывших очков. Вчера, когда я рыдала над собственной горькой долей, слезы каким-то образом проступали сквозь нижний ряд обрамлявших «глазницы» чешуек и уже оттуда сбегали по щекам, сейчас же они почему-то оставались за чёрными стеклами и оседали на них в виде конденсата. Может, у меня жар?
Прижатая ко лбу когтистая ладонь ответить на этот вопрос не сумела. Во-первых, чувствительность серой шкуры оказалась довольно слабой, а во-вторых, я могла лишь предполагать, что являлось нормой для моего мутировавшего в «неведому зверушку» тела. Шевелиться откровенно не хотелось, да и сил на это не было, но дальнейшее пребывание в берлоге грозило мне как минимум воспалением лёгких, если, конечно, оное уже не случилось, а как максимум – смертью от голода.
Можно, конечно, было попробовать пожевать слюдяное зеркало или какой-нибудь камушек, но аппетита они что-то не вызвали. Зато воспоминание о пакете с ирисками, чуть не заставило меня захлебнуться слюной. В который раз обложив матом дуру Илонку, идиота Дэна, а заодно и своё больное воображение, не справившееся с созданием мирка поуютнее, я собралась с силами, с трудом поднялась и, ухватив одной рукой рюкзак, а другой – верную гитару, поковыляла к выходу.