– Ооо… – её глаза и губы – такие манкие – приняли форму этой буквы. – Простите… Я не знала…
– Не знала она! – рыкнул, повернулся и зашагал к машине. По пути набирал Дольского – пусть снимает с меня это дурацкое кураторство. Мне нервы дороже.
Однако рыжее наваждение рвануло следом, бежала рядом, как собачонка, заглядывала в глаза:
– Елисей Петрович… Елисей Петрович… постойте… дайте сказать...
Резко затормозил, развернулся, и она, видимо не рассчитав скорость, врезалась в меня. Подхватил инстинктивно – благо, реакция из-за тренировок хорошая. Так мы и застыли: я и рыжая девочка с испуганным виноватым взглядом в моих объятиях. Щечки её раскраснелись. Губки приоткрылись… И я не устоял. Видимо, всё случившееся за день, серьёзно шатнуло мне психику. Поэтому наклонился и впился в её губы. Целовал так, словно от этого зависела моя жизнь. Хотя в какой-то мере так оно и было. Света отвечала мне с жаром. Вскинула свои тонкие изящные ручки, запустила пальчики в волосы и утащила меня из реальности в сладкое маревное небытие.
Сам не знаю, как вынырнул из этого. И как нашёл в себе силы отстранить её.
– Знаете сказку о мальчике, который кричал: «Волки! Волки!»? – спросил, а сам прикрыл глаза, чтобы не видеть этой сумасбродной чертовки, и спрятал руки в карманы, чтобы теперь уже она не заметила, как у меня дрожат пальцы.
– Н-нет, – жалобно отозвалась Маресюк.
– Я расскажу. В одном селении жил мальчик, которому нравилось ради развлечения кричать: «Волки! Волки!», а когда жители сбегались, чтобы отогнать хищников, он лишь смеялся над ними. Так сработало раз, два… а потом в село действительно пришли волки и напали на этого любителя развлечений. Но сколько он не кричал: «Волки! Волки!», никто больше не явился на его зов. Люди обиделись на глупца. Так его и съели. Вот такая сказка, Свет. Надеюсь, вы поняли метафору?
Открыл глаза, посмотрел на растерянную и трогательную неё.
Она отрицательно помотала головой.
– Я понятия не имею, что такое метафора… – призналась честно.
Только меня её незамутнённость больше не умилила. Наоборот – вызывала раздражение и брезгливость.
Хмыкнул с презрением, окатил холодным взглядом, развернулся и скорее пошёл к машине. Потому что Маресюк внезапно начала плакать, а это был уже запрещённый приём.
Нет, нужно рушить и жечь этот мост. Пока чудовище, которое притворяется красавицей, не перебежало по нему и не забралось мне под кожу.