И даже не знаю, когда бы вспомнил вновь о своём приобретении, если бы сейчас, глядя на меня незамутнённым взором, Светочка Маресюк не потребовала от меня грязных секретов… Учиться она явно не собиралась. Но я же её привёл сюда не для развлечений. Кажется, Маресюк совершенно не оценивает масштаб бедствия, именуемый Одинцовой. Но я-то оцениваю.
Идея пришла в голову моментально. Да, пусть непедагогично и несколько грубо по отношению к хрупкой девушке, но так она точно будет слушать меня.
Я положил на стол свои записи, по которым собирался натаскивать её, и направился к серванту:
– Секреты-скелеты, говоришь. А как тебе такое? – достал ту самую коробочку, которую намедни так тщательно прятал, и протянул своё приобретение этой рыжей бестии.
Голубые глазки загорелись, словно ей дали вкуснейшее лакомство. Открыла, сунула любопытный носик, потрогала пальчиком кожаные предметы, так осторожно, будто те могли укусить…
– Ого! – смачно протянула она, вызывая у меня тем самым не отнюдь не учебные ассоциации. – И зачем это тебе?
– А затем, – ответил я, – что обездвиженная, с завязанными глазами и заткнутым ртом, ты будешь куда лучше воспринимать необходимую информацию…
– Нет! – она закричала так, будто я собирался совершить над ней акт насилия. Хотя да, отчасти собирался.
Потому что, ухватив рыжую заразу поперёк талии, потащил её в сторону своей кровати. Только сейчас оценил, какое у меня, оказывается, удобное изголовье… Эти кованные решётки! Самое-то!
Светочка извивалась, брыкалась, кусалась, обзывала меня извращенцем… Я изрядно взмок, усмиряя её… Но вот тоненькие запястья попали в кожаный плен и взмыли вверх.
Вроде бы надёжно. Теперь кляп. А то орёт так, что все соседи скоро сбегутся.
– Нет, прошу, не надо… – глаза наполнились слезами. – Я буду молчать. Честно-честно.
Она отлично знала, как давить на меня. И я бросил шарик обратно в коробочку… Прикованная Маресюк так красиво выгибалась… Ммм… Сплошной экстаз. Взорваться можно только от одного вида… И со мной наверняка случился бы конфуз, если бы в мозгу – внезапно! – не прозвучал голос Борисыча: «Юная девушка выгибается в сладкой истоме»…
И я увидел это. Понял! Полёт и страсть! Вот о чём говорил шеф!
– Так, Маресюк, лежи смирно и не дёргайся, поняла?
Она кивнула. Глазища на пол-лица, в них плещется если не ужас, то нечто близкое. Не знает, чего от меня ждать.