Взгляд Оли прикипел к кулону. Ни форма цепочки, ни ее длина ее
не интересовали, лишь камень в форме сердца с чем-то красным,
пульсирующим внутри.
- Что это, - Оленька протянула руку, но отдернула не коснувшись.
– Что это такое красивое? – она так засмотрелась, что впервые в
жизни произнесла «р». Пусть едва рыча, но все же.
- Это амулет, - стараясь оставаться спокойным ответил я. – Он
поможет тебе спать всю ночь. Мне обещали, что он не пустит к тебе
кошмары.
- Кто? – Оля отодвинулась, сжалась, как перепуганный котенок. –
Кто обещал?
- Один не самый приятный господин, но тебе нечего бояться…
- Глеб, я не хочу, чтобы ты во что-то влезал, - став совершенно
серьезной, сложив руки на груди, она сейчас очень сильно походила
на мать в состоянии медленно закипающего гнева. – Особенно из-за
меня. Если тебе плидется делать что-то неплиятное, или не холошее,
или плотивное целкви, или тебе самому, пожалуйста не надо! Лади
меня! Пожалуйста, если задумаешь куда-то влезать, подумай обо мне.
Вспомни, что у тебя есть я.
Я сглотнул. Попытался улыбнуться, но лишь скривился. Проклятые
кошмары лишили детства и сказки мою маленькую сестренку! Ей всего
четыре, а она уже рассуждает как взрослая, и манера ведения дел у
нее, как у взрослой: чуть что шантаж, удар по совести, слезки в
глазах. Такому невозможно противостоять, от такого невозможно
отмахнуться, ты согласишься на все, лишь бы не видеть слезы в
глазах небезразличной тебе женщины.
- Не беспокойся, мне ничего делать не придется, ни сейчас, ни
потом. Это подарок. Более того, это подарок даже не того человека,
что мне его дал. Он лишь передал его мне, чтобы я передал одной
очень милой, умной и красивой девочке. Это подарок императора
нашего, специально для тебя. Думаю, он принадлежал его старшей
дочери.
Оленька минуту с недоверием смотрела на меня, изредка бросая на
камень настороженные взгляды. Взгляды эти становились все длиннее,
на меня она смотрела все реже, и взгляд ее все больше тускнел, на
камень же она смотрела со все большим, все растущим интересом.
- Самой плинцессе, - прищурившись, наконец, спросила она. Я
кивнул. – Ладно, махнула она ручкой, - так и быть, благолодный
лыцаль, лазлешаю вам повесить мне импелатолский подалок.
Она развернулась ко мне спиной, ловко, будто делала это каждый
день, отбросила с шеи волосы и слегка наклонила голову. Я застегнул
застежку, кулон скользнул под сорочку, но был пойман и зажат в
кулачок.