- А насколько серьезны обвинения? – не сдержался я.
- Лет на двадцать каторги, - прыснул человек в кожаной куртке и
неприятно хохотнул.
- Пахомов! – рыкнул военный.
- Молчу, Ваше Благородие! – отчеканил его напарник и двинулся к
камину, оставляя на чистом пакетном полу следы грязных сапог.
- Не беспокойтесь, у Пахомова странное чувство юмора. Ни о каких
двадцати годах каторги речи, конечно же, не идет. Скрывать не
стану, Сергей Сергеевич, пока обвиняемый, но мы разберемся, и как
знать, возможно, он станет свидетелем.
- Или не станет, - вновь подал голос Пахомов, словно прочитав
мои мысли.
- Пахомов, твою мать! – военный заскрипел зубами.
- Уже заткнулся, Ваше Благородие. Насовсем, Ваше Благородие,
заткнулся.
- Еще раз услышу от тебя звук, и ты пойдешь веселиться к
конвою.
Угроза возымела действие. Пахомов сник, молча, дошел до камина,
присел на корточки, стал ковырять еще не остывшие угли.
Военный же посмотрел на меня, вновь выдал слабую улыбку, покачал
головой и виновато пожал плечами, словно извинившись за своего
напарника.
Я присел на ступеньку. Отец вновь развернул бумаги, полностью
погрузившись в них. За спиной моей раздались тихие шаги. Я
оглянулся. Наташка оделась в домашнее платье, кое-как причесала
непослушные волосы и встала наверху, положив руки на перила.
- Наталья Сергеевна, - просиял военный. – Рад вас видеть в
добром здравии! – он поклонился.
- Ты знаешь его? – нахмурился я.
- Нет,- испуганно замотала головой Наташка.
- Тогда откуда он знает тебя? – я нахмурился сильнее.
- Работа такая, - вместо Наташки ответил военный. – Мы знаем
все, обо всех кто живет в этом доме. И о слугах и прежде всего о
семье обвиняемых в преступлениях. Не думаю, что причастность вашего
отца подтвердится, но информацией мы владеть обязаны. Такая у нас
работа. И поскольку мы должны все знать то нам отчаянно не хватает
еще двух дам. Елизаветы Федоровны – вашей матушки и Ольги
Сергеевны, вашей сестры.
Он говорил со мной, не сводя с меня взгляда и все время странно
улыбаясь. От улыбки его у меня внутри все холодело. Становилось не
по себе, хотелось убежать подальше, спрятаться под кроватью, или
хотя бы зарыться под одеяло. Но я сидел и смотрел в его глаза.
Пронзительные зеленые, словно читающие мысли, глаза.
Рядом со мной кто-то сел. Кто-то маленький прижался ко мне,
крохотные ручки вцепились в мое предплечье, взлохмаченная головка
уперлась в плечо.