А потому вперёд…
***
С начала торжества, мы с Кузьмичом и Чего уговорили несколько
бутылок игристого, несколько бутылок красного сухого и граммов
плюс-минус по двести водочки. А это значит что? Пра-а-а-авильно!
Это значит, что настала пора шлифануть всё это дело пивком.
День выдался насыщенный, впечатлений куча, а Удалёнковский
воздух богат на кислород. Так что захмелеть едва ли получалось, и
может хотя бы понижение градуса поспособствует?
— Кузьмич, давай без перверсий, а?
— Василий Иваныч, я клянусь, эт надо пыпробовать!
А вот камердинера моего, кстати, накрыло нехило. Не до утраты
человеческого облика и моторных навыков, конечно, но всё равно —
рука была уже не так тверда. А потому Вильгельм Куртович вот уже
пятнадцать минут ковырялся с пивными бокалами и ножом. Закусывал
язык, щурил глаз, но всё равно в последний момент всё
запарывал.
— Не понимаю, чем ты меня пытаешься удивить, — честно сказал я.
— Пробовал я резаное пиво, Кузьмич. И Лёха пробовал. Правда,
Лёх?
— Правда.
— Эт не обычное резынное пиво, — продолжал настаивать на своём
Зеехофер. — Эт австрийское резынное пиво. Клянусь, Василий Иваныч,
вы такова ещё не пробовали.
— Пиво как пиво, — пожал плечами Чего, глядя на меня.
— Вот и я так же думаю.
— Во! — крикнул австрияка. — Па-а-алучилось, ендлих, мать его
ити! Идити сюда! — и наконец-то подпустил нас к кружкам. — Э-э-э,
стойти! Ну пагадити вы! Ну нада жы через соломинку пить, прямо вот
на границе светлова и тёмнова, чтобы прачуфствойвать…
— Не буду я пиво через трубочку сосать, — нахмурился Лёха. — При
всём уважении к тебе, Вильгельм Куртович, но замашки свои
европейские при себе отставь. Оно ведь всё у вас там так и
происходит!
— Что «всё»? — не понял Кузьмич.
— Всё «всё»! Сегодня пиво через трубку пьёте, завтра стринги
носите, а послезавтра вообще с мужиками…
— …в баню пойдём! — закончил я вместо Лёхи его обличительную
речь, потому что на кухню в этот самый момент ворвалась
запыхавшаяся Таня Стеклова.
— Василий Иванович! — крикнула альтушка. — Рита пропала!