- А ты здоровый парень, - хмыкнул тогда Глеб, - отец тебя порол, когда узнал?
- Отец умер давно, - ответил Дин раньше, чем успел подумать: «А тебе какое дело?».
- Ну, а здесь я всем сотрудникам за папу, поэтому я тебя повоспитываю… Рубашку сними и подойди к стене, обопрись руками.
- Вы что? Что вы собираетесь делать? – Дин не мог понять, что хочет сделать этот мужественный человек с военной выправкой, на которого ему втайне хотелось бы быть похожим.
- Пороть тебя буду, что тут непонятного? Или ты струсил? Боли боишься? Что же ты за мужик такой. Или боишься, что девушки не будут любить? Ничего, шрамы украшают мужчину, а девушки на нищего бомжа даже не посмотрят. Не решаешься – значит, собирайся и уходи, и завтра на работе можешь не появляться.
Конечно, Глеб взял его «на слабо», особенно этим «боли боишься», хотя обещание, что на работу он может тоже не выходить… возможно, оно все-таки перевесило. Нет работы – это значит, что надо собираться, пока еще есть деньги на дорогу, и возвращаться домой, в маленький бедный городок, где нет работы, к дядиной семье, которая и так заботилась о нем слишком долго. А там еще братишек двоюродных трое, их надо кормить, а не его, здоровенного лба.
Глеб Антонович просто и без затей выпорол его ремнем по спине, а потом и по заднице, и уже без разницы было, что через брюки. Штаны снимать Дин точно бы не стал. А больно от этого было не меньше.
Его никто никогда не наказывал так жестоко. Ну, да, тетка шлепала иногда или давала подзатыльник, но так это в детстве было, и своих детей она так же наказывала. Бабушка как-то отшлепала хорошо, так, что садился потом с опаской. Но это же за дело, он сам тогда знал, что виноват, нашкодил. А дядя, наоборот, в наказание заставлял делать разную неприятную работу и вел длинные беседы.
Но ремнем, так, что он едва не заорал от боли первого удара, а потом пытался вцепиться в стену и кусал губы, стараясь не издать не звука, когда спину как будто кипятком облили, а ремень все поднимался и опускался… И несколько ударов пряжкой по заднице, после которых точно синяк будет, и сидеть у него не получится долго, наверное. Да что там – сидеть, ему бы уйти сегодня своими ногами.
Когда все закончилось, Дин непослушными руками снял со спинки стула свою рубашку, вытер мокрое лицо, уже не стараясь сделать это незаметно и, пытаясь не морщиться и не издать ни звука, с трудом ее надел. Застегнуть и заправить в брюки сил уже не было.