Глаза женщины забегали. Кто бы и назвал меня бессердечной
дрянью, но я и в прежней жизни мало полагалась на порядочность
людей. Насмотрелась, скажем так, на бывших лучших друзей и некогда
страстно влюбленных.
Стараясь сдержать все сильнее разгорающийся гнев, я отправилась
в погреб. Повариха шла за мной.
— Все перебрать — с самого начала. — Я остановилась, оглядела
пространство. — Здесь достаточно места, чтобы хранить все овощи и
мясо. Наверху оставить только крупы, и вот что… чтобы не было мух,
повесите горную полынь. — Откуда у меня это выплыло? Но
неважно.
— Вонять же будет, святая сестра, — захныкала повариха.
— Там сейчас воняет! И мухи!
Приемлемо ли монашке периодически срываться на крик? Но
Милосердная простит. Иначе не получается.
— В обед кухня должна сиять и все испорченное должно быть
выброшено, — приказала я. Повариха кивнула и начала подниматься из
подвала. Я ее не останавливала — проводила ревизию. Мне показалось,
что одним-единственным способом я могу дать понять, как стоит
поступить с испорченной едой.
Да, причина такого количества испорченных овощей и круп могла
быть и в том, что какие-то овощи нельзя хранить вместе с другими… Я
не занималась хозяйственными спорами, но коллеги-корпоративщики на
форумах делились всяким. К сожалению, я не запомнила тонкости, да и
сами овощи могли отличаться от тех, что были у нас… Я проходила
мимо корзин, хватала испорченные клубни и без всякого сожаления
выкидывала их на пол, надеясь, что наглядно насельницам станет
яснее, как поступить и что я от них хочу.
В погребе было прохладно и почти что темно — свет шел только
сверху, из кладовой, где горели свечи и неясно светились несколько
камней на стенах. Их я заметила еще вчера и о природе свечения
предпочла не задумываться, потому что в моем мире на это были
способны не самые безвредные элементы. Но то, что насельницы не
были изможденными, худыми и лысыми, подсказывало, что это не
радиация, а какое-то иное явление. Не факт, что менее
безопасное.
Молитва уже окончилась, женщины входили в столовую, хмурые,
озлобленные, и услышала я за какие-то полминуты немало интересного
— пусть и приглушенно и, вероятно, не все.
— Лентяйка, паршивка эта Бетси, опять дрыхнет, опять все
сгорело!
— А ну пусти, расселась, пошла вон, вон туда проваливай, это
чистый конец стола!