— Вот был у меня Барбос. Ух, он их таскал. Днями мог. Я палю, он сидит рядом, хвостом бьёт, скулит. Только крикну: ату. И всё, погнал. Только лапы задние поперед передних летят. Так уели его, гады.
Уели — фигурально. Забрали и — к спящим. Ей-ей, он уверен. Когда-то хотел разнести Небесную Твердь и спящих. Добрался бы, уверен. Но теперь поостыл. Гори оно всё … Только вот от спящих все беды этого мира. Но то ли ещё будет, если проснуться…
Поэтому и создали ангелов. Не спящих беречь — нас от них.
Но говорит это Карпыч без уверенности. Потому что ничего нет в этом мире верного. И, может статься, весь он, привычный нам, вещный — лишь сновидение тех, кто почиет в Небесной Тверди.
Но вот только я не хочу, чтобы Карпыч оказался прав.
***
Ну блииин...
Ну почему? Лысик подсунул мне не тот кружочек?
Зараза!
Кароч, я снова на этих нарах, в светлой комнате с приборами. Белых рядом нет, рядом — баба. Снова правильная. Ей за тридцатник, явно, но выглядит как новенький тьёнг.
— Чего надо?
— Невежливо, Мария Юрьевна.
Она качает головой, и золотистые локоны смешно подпрыгивают, как пружинка, пиу-пиу.
Гы.
Но ворчу на неё:
— А потому что достали с Марией! — и зарываюсь в одеяло и поворачиваюсь к ней задницей. Всегда действовало, тут — нет. Она перегинается через нары. Суёт мне под нос отражалку. Отражалка у неё красивая, баба — фифа, как та Леночка, что была с лысиком.
— Посмотрите на себя, это вы?
Луплюсь в отражалку. Зеньки вроде те ж, голубые.
— Ну я. Морда похожа, да. Только патлы. С чего вдруг они такие? — оттягиваю в сторону волосину. — Вот!
— А какие должны быть?
Теперь она уже заинтересована и, походу, ничуть на меня не дуется.
— Вот такие, — тычу в цветок на тумбочке. — Как смешать закат с облако.
— Розовые?
— Розовые — значит, как роза? Но роза ведь — белая-пребелая. И вообще сияет. Не, они как облако с закатом, и точка.
Баба соглашается.
Садится вновь рядом. Достаёт книжку, но листы в ней пустые, одни линейки, и стилос. Странный такой. Она клацает что-то, и у стилоса выстреливает нос. Аж подскакивают от звука. Но она зависает, пырится на меня. Любопытная.
— Хочешь взглянуть? — такая добрая, подмигивает мне.
Но я суплюсь. Нельзя показать, что хочу.
— Больно надо. Это просто стилос.
— Это — ручка, — поправляет она. — Гелевая. Пишет сама. А это — блокнот, — показывает книжечку. — Я задам тебе пару вопросов. Ты ответишь. Я запишу твои ответы: ручкой в блокнот. Хорошо?