На сцене у самой рампы — трон. Бутафорский. С нарисованной короной на спинке. Перед троном на четырёх мослах — пузатый плюгавый мужичонка с выпученными глазами жуёт сено. Давится, плачет, но жуёт.
Тодор картинно усаживается и закидывает на спину несчастному ноги, словно мужик — табуретка.
Ботинки у Тодора на толстенной подошве, подбиты железом, с шипами и шпорами. Живая подставка взывает от такого обращения, но сразу же получает пинок и летит со сцены. С хрустом и хлюпом приземляется рядом со мной. Стеклянные глаза тупы и полны ужаса. Тянет блевать.
Алый плащ Тодора, стекающий на пол, в свете факелов, понатыканых в стены, зловещ. Будто трон стоит в крови.
Один из кашалотов склоняется над мужиком-подставкой, выворачивает руку, будто куриное крылышко. Мужик пучит глаза и беззвучно открывает рот: понимаю — лишён языка! Меня обдаёт теплым сладковатым запахом разодранной плоти. Брызги крови в отблесках огня — россыпь рубинов. Дождем капают на лицо, ладони. Отбрыкиваюсь, пытаюсь стряхнуть, потому что кажется, будто там, где капля коснулась кожи — сейчас прожжёт дыру.
А кашалот чавкает и хрумкает рядом. В желудке всё подпрыгивает, лезет наверх. На моём позвоночнике играет ужас-флейтист. Его игра обращает кровь в лёд.
К первому кашалоту присоединяются и другие.
И я блюю под гомерический хохот Тодора.
На хрен мне этот билет! Валить! Пока не отожрали чего!
И тихонько, мелкими шажками, — к двери.
***
…всё-таки побеждаю. Вот и уроки Гиля в дело пошли. Он всегда говорит: есть кран — крути. Тут кран был, я его, кароч, как крутну, а оттуда вода как ринется — голубоватая, тёплая. В эту белую штуку прям. И тут дошло — раз фиговина на корыто смахивает, значит, в неё надо лезть и воду на себя лить. Не из черпака, а вон из той гибкой штуки похожей на чешуйчатого ползуна.
Кароч, стала плескаться. Кайййййййф! Улёт! Нужно будет Гилю сказать, пусть так же сделает. Только бы допетрил с моих слов.
Сбоку подвеска какая-то, блескучая. Там пузырьки всякие. В них разное и пахнет приятно. Беру розовое. Теперь любимый цвет, ага.
Выжимаю на руку. Ммм, как пахнет. Не устояла, лизнула.
Ну и гадость. Долго отплёвываюсь и бульбы из-за рта — вот такенные идут! Но раз бульбы — на себя надо. Баба Кора рассказывала, что бульбы для плескания за Рубежом есть.
Наплескалась вволю. На полу лужище. Как впитается? Не в холщине же, где в землю идёт. Обматываю на себя пушистую мягкую тряпку, что висит на металлической зюзе и кричу: