Вспоминаю песенку, её любит папин друг, Алексей Фёдорович, и здорово поёт под гитару. Пытаюсь тоже, но не узнаю свой голос — хриплый, гнусавый. Правда, крысе и так сойдёт. Тяну тихонько, не попадая в мелодию:
Жила-была крыса подвальная,
Была эта крыса нахальная!
Сметану из крынок высасывала,
Селедку из бочек вытаскивала,
И в масле каталась, и царствовала
В уютном подвальном раю. [i]
Она внимательно меня разглядывает. Улыбаюсь ей, вытасикаю соломинку, дразню зачем-то, как кошку, — туда-сюда.
Крыса наблюдает.
Сворачиваюсь клубочком на тонком слое соломы, ёжусь, потому что холод пробирает до кости.
— Если я засну, ты меня съешь? — спрашиваю серую гостью. Но ей больше со мной неинтересно, юркает в дырку в стене.
И была такова.
Предательница.
Даже крыса бросила меня …
Холодно, как же холодно.
Шепчу невидимому, тому настоящему, что спасёт всегда и вытащит из любой передряги:
— Согрей!
И, правда, чувствую его рядом. Большой. Надежный. Прижимает к себе. Рядом с ним спокойно.
Он не предаст.
— Спи, котёнок, — ласково говорит он, и голос кутает тёплым бархатом. Улыбаюсь, вожусь ещё немного, устраиваясь поудобнее и засыпаю.
Он будет сторожить мой сон и в обиду не даст.
Сниться мама. Она грустна и вымокла вся под дождём. Ничего не говорит, лишь качает головой.
Мамочка! Как же скучаю!
Тянусь к ней. А она всё дальше — уходит, растворяется в зеленоватом мареве. А потом ко мне склоняется богомол. Изучает и… откусывает голову.
Леденею.
Мне теперь нечем кричать...
— Встать! — окрик резкий, как удар плети.
Открываю глаза. Могу открыть, хорошо. Щупаю голову — цела.
— Встать, я сказал!
Суженный явился. Поди, ждёт поклонов и расшаркиваний. Только мне плевать. Он мой лимит вежливости исчерпал. В «Обители лилий» салигиярами пугали. Лилейные драконы. Они абсолютно чисты. Ни один грех не касается их. Говорят, преступившие закон заживо сгорают от одного их прикосновения.
Я пока жива, хотя он касался. Слухи, как обычно, преувеличены и лгут.
Продолжаю лежать, а он — в полосе света из-за решётчатого окна. Словно кто расчертил ему лицо в клетку. Так смешно! Это гадкое идеальное лицо.
Подходит ко мне. Вижу грубые ботинки. Судя по стуку, что они издают, подбиты железом.
Поступь справедливости.
А по мне — так пафос. Как и всё в нём.
Пребольно хватает за руку и волочёт на середину камеры.