— В неведении должен оставаться только один… — так и рвётся сказать «подопытный», — человек.
Последние дни делают из меня настоящую лгунью. По-настоящему пугает то, насколько быстро вхожу во вкус и вранье само слетает с языка, даже придумывать не приходиться.
— Так скинь мне вопросы, и я тебе хоть завтра на все ответы дам, — быстро соображает и предлагает Баринов.
— Так не получится, — так же резко заключаю я, напрягаясь.
— Почему? — хмурится он.
Ну не могу же сказать ему, что должна «прорепетировать» каждый свой ответ на вопросы, чтобы потом не выглядеть глупой перед Виктором.
— Потому, — обрезаю, сжимая губы в тонкую линию.
Неужели ему обязательно нужно постоянно пререкаться и пытаться докопаться до сути?
— Первый вопрос.
Теперь я даю понять, что отвечать не намерена. И, оказывается, Баринов вовсе не тот, кто будет продолжать наседать после отказа.
— Валяй, — соглашается, облокотившись на спинку кресла.
Присаживаюсь на край кровати и никак не могу устроиться удобно, поэтому сижу как бедный родственник, не зная, куда деть руки и ноги.
Баринов слишком смущает, отчего чувствую себя некомфортно даже на своей территории.
— Если бы вы могли пригласить кого-нибудь на ужин, кого бы вы выбрали? Это может быть кто угодно: близкий человек, умерший родственник и даже знаменитость.
— Странный вопрос, — хмурится Баринов и некоторое время молчит.
Даже успеваю подумать, что снова не собирается отвечать.
— Я бы пригласил свою сестру, — на его губах появляется лёгкая улыбка.
Надо же, даже такую мелочь, как наличие сестры у Ромы, я не знала. А ведь когда-то смела полагать, что мы хорошо общаемся.
— Почему именно её? — спрашиваю, внимательно вглядываясь в его профиль и пытаясь уловить все эмоции.
— Разве тут нужен развернутый ответ?
— Конечно же, да, — снова лгу.
На деле ничего такого не требуется, тем более в нашем случае. Но любопытство оказывается сильнее здравого смысла и желания поскорее проводить Рому за дверь.
— Не знаю, — пожимает плечами. — Родители много рассказывали о ней. Кажется, что она была самым светлым и добрым человеком на всём белом свете, — его лицо теплеет, когда говорит о сестре.
— Почему «была»? — озадаченно спрашиваю, таки присаживаясь удобнее.
— Она умерла, — спокойно отвечает.
— Прости, — в ужасе прикладываю ладонь ко рту.
Мне точно не хотелось с первого же вопроса задеть его больную и травмирующую тему.