Марфа была уверена, что они стали появляться после смерти её
матери. Возможно, это было связано с тем, что она увидела ту самую
белую женщину, а может, это было и раньше… Нет, она не помнила,
чтобы видела сущности раньше, не видела до того самого дня!
Марфа глубоко и громко вздохнула от воспоминаний. На постели
завозилась Евдоксия, но поворочавшись, она не стала вставать, а
продолжила спать. Марфа еще раз посмотрела на сына, как он
безмятежно спит. Тепло и радость разлилась в её теле, он был её
единственным светом в этой темной, как ночь, жизни.
Посидев так еще немного, Марфа решила тихонечко заняться
домашними делами, поставить для начала самовар. Уже вскоре начали
вставать и Евдоксия с Фотей. Фотиния стала сметать ссор с пола у
порога, пока Марфа ставила чугунок в печь с кашей. Анфиса встала
уже вместе с дедом и братом. Сладко потянувшись на полатях, она
быстро спустилась на пол, и грациозно, как кошка, прошла к
умывальнику.
— Лентяйка растет, все спит, да спит, — ворчала Евдоксия, косясь
на внучку.
Анфиса только ухмыльнулась, у неё был сложный характер, никого
не слушает и делает всегда, как хочется ей. Всего одиннадцать лет
от роду, а она уже перечит всем домашним и даже деда не боялась. То
ли дело — Фотиния, в свои четырнадцать, она встает так же рано и
сразу бросается на дела: то подметает, то печь истопит, то кашу или
щи сварит, то у скотины прибирается, да и деда с бабкой чтит. Хотя
свой гонор и она иногда показывает, но все же. Деда она особенно
боялась, так как его гнев был силен, а вот Марфу совсем ни во что
не ставила. С этим, правда, сама Марфа уже свыклась.
Никита, дождавшись, пока умоется сестра, тоже принялся
умываться, отфыркиваясь, как лошадь, стал вытираться своим
собственным полотенцем, которое ему подарил дед, а бабка вышила на
нем три лошадиных мордочки. Никому трогать это полотенце, кроме
Никиты и деда не позволялось. Евдоксии он отдавал сам лично, когда
считал, что пора полотенце постирать. И вот, довольный после водных
процедур, Никита прошел деловито к столу, сел напротив деда и стал
ждать, пока тот возьмет в руки кружку и отхлебнет чая. Евдоксия тут
же, как ошпаренная, бежала к столу, чтобы налить в кружку супругу
из самовара, потом тихонечко подвигала к Николаю поближе её и
отходила от стола на два шага. Николай Феофанович очень важно брал
горячую кружку в свои руки и делал громкий свистящий глоток, а
после, обязательно громко причмокнув, вытирал один ус рукой, давая
понять, что можно теперь и Никите приступать к чаепитию. А в это
время Евдоксия как раз уже наливала и внуку чая и снова отходила от
стола, ожидая и его реакции. Если Николай скажет ей, чтобы всех
звала за стол, значит у него сегодня хорошее настроение, а если так
и заставит ждать её у стола — значит плохое. Сегодня он заставил её
ждать, не глядя на неё, а только, громко прихлебывая, он иногда
брал из блюдечка колотый сахар и грыз его с таким наслаждением, что
у Евдоксии скопилась слюна во рту и она громко сглотнула. Николай
неодобрительно посмотрел на неё: