– Ой, Дашка, перестань. С каких это пор ты такая брезгливая?
– Можно подумать, по мне заметно, что я так часто бываю в таких заведениях, Илья, ты как что скажешь – хоть стой, хоть падай.
– Вот и падай за столик, Сема, пойдем пожрем, а потом на речку, Маш, давай садись.
Узнаю эти голоса, они как железом по стеклу, но вот только по моим нервам. И почему сегодня такой поганый день с самого утра? Почему вообще жизнь у меня такая поганая?
– Эй, тут есть кто живой? Человек! Нам нужен хоть какой-то человек!
– А чем так пахнет?
– Это мясо, Зорина, ты, поди, забыла, как оно выглядит, питаешься тремя листиками салата в день? Смотри, медкомиссию не пройдешь, найдут глистов, и не видать тебе практики у ведущих стоматологов.
– Совсем дурак, Понкратов, все мне видать, и ем я мясо.
Зорина обиженно отвечает, представляю, как она сейчас дует свои и без того полные губы, капризно откидывает рыжую прядь волос за плечо. Одноклассница моя «любимая» до боли и слез, точнее, это двое моих бывших одноклассников. Я бы хотела их больше никогда не встречать в своей жизни, но это, увы, это невозможно.
Уношу тряпку, вытираю руки, беру блокнот, закрыв глаза, считаю до десяти, успокаивая нервную систему, мне придется выйти и посмотреть им в глаза. Это моя карма, участь – быть ниже их на десять ступеней. Сжимаю до ломоты в челюстях зубы, несколько шагов, натянутая улыбка.
– Добрый день, что будете заказывать? Есть свежий очень вкусный плов и лагман, также домашний борщ и несколько салатов.
Кафе Захира называется «Караван», вроде как восточная кухня, но тут есть все, меню интенциональное: от пельменей до мамалыги.
– Ого-го, кого я вижу, Устинова, ты теперь официантка?
Понкратов всегда был эмоциональным, смазливому блондину с голубыми глазами, да еще сыну начальника полиции нашего города было позволено всегда и все. А он, естественно, всем этим пользовался.
– Точно Устинова, господи, ты катишься все ниже и глубже в дерьмо. А, нет, ниже было мытье уток в доме престарелых. Илья, помнишь, мы еще утку ей подарили на день рождения в девятом классе? Господи, я до сих пор помню, какой стоял в классе смех.
Я помню тоже, мне было четырнадцать, как раз умерла мама, денег не было совсем, меня, несовершеннолетнюю, по знакомству устроили в дом престарелых, он на окраине, у речки. Согласилась на любую работу, чтоб были хоть какие-то деньги, потому что отец начал пить, и казалось, этому не будет конца.