– Взгляните, как Эль Греко использует искусство контраста для пробуждения страстного желания!
– Посмотрите, насколько более ярким становится изображенный сюжет у Рафаэля, когда он добавляет текучести движению.
– О! Это великий пророк Сёра! Изобрел пуантилизм за целый век до появления пикселя.
Роуэн первым задал главный вопрос:
– Какое отношение все это имеет к нам?
Жнец Фарадей вздохнул, не скрывая легкой раздраженности, хотя, вероятно, он ожидал этого.
– Я даю вам уроки, – сказал он, – которых вы точно не получите в школе.
– Что же, – проговорила Ситра, – получается, что вы вытащили нас сюда, чтобы преподать уроки истории живописи? Это же непозволительная трата вашего драгоценного времени.
Жнец рассмеялся, и Роуэн пожалел, что это не он развеселил Фарадея.
– И что вы успели усвоить? – спросил жнец.
Никто не ответил, и тогда Фарадей задал другой вопрос:
– По какому пути пошел бы наш разговор, если бы я привел вас в современную галерею, а не сюда, где собраны полотна Века Смертных?
Роуэн решил рискнуть:
– Наверное, мы говорили бы о том, насколько глазу легче воспринимать живопись бессмертных. Легче и… не так беспокойно.
– А как насчет вдохновения? Где его больше?
– Это вопрос выбора, – сказала Ситра.
– Возможно, – согласился жнец. – Важно то, что перед нами – искусство обреченных на смерть, и я хочу, чтобы вы прониклись их чувствами.
И он провел их в следующую галерею.
Хотя Роуэн и думал, что картины не произведут на него никакого впечатления, он ошибался.
В следующем зале картины закрывали стены от пола до потолка. Роуэну они не были знакомы, но это не имело значения. Во всех висящих здесь работах присутствовало нечто общее – и если они не были написаны одной рукой, то одна и единая душа, совершенно определенно, чувствовалась во всех полотнах. Некоторые картины были на религиозную тему, некоторые являлись портретами, на иных рука мастера запечатлела ускользающий свет ежедневного бытия с живостью, которой лишено было искусство Эпохи Бессмертных. Желание и воодушевление, горе и радость – все жило и играло на развешанных по стенам холстах, иногда сливаясь в единую эмоцию в рамках единого произведения. Иногда это тревожило, но было чрезвычайно убедительно.
– Мы можем побыть здесь подольше? – спросил Роуэн, вызвав своим вопросом улыбку на устах жнеца.