Люби меня до смерти - страница 36

Шрифт
Интервал


Когда Оля спросила Галину Рудольфовну, откуда та столько знает про мать Артёма, Галина Рудольфовна лишь покачала головой и сказала, что это была грустная история, пятном омрачившая их семейное счастье. Николай Геннадьевич тогда был сам не свой. А после смерти той женщины вообще слетел с катушек: надолго ушёл в запой и не желал никого видеть. Лишь изредка он заходил в комнату к Артёму, смотрел в его глаза и плакал.

Едва Тёме исполнилось пятнадцать, Николай Геннадьевич стал посвящать его в семейный бизнес. Тогда же и началось обучение мальчика рукопашному бою и обращению с огнестрельным и холодным оружием. Галина Рудольфовна пыталась образумить мужа, ведь у Артёма и так было много дополнительных занятий. Но Николай Павлов был непреклонен. Он напомнил ей, что согласился с тем, что Андрей не будет впутываться в незаконные дела. Николай Геннадьевич учил его стрелять и драться, но только в целях самообороны. Он пообещал жене, что никогда не втянет Андрея в семейный бизнес, и запретил ей вмешиваться в обучение Тёмы.

Галина Рудольфовна была вынуждена отступить. Главное она сделала – обеспечила своему сыну некриминальное будущее, поэтому в воспитание Артёма она больше не лезла. Этот мальчик всегда был немного странным. Казалось, он любил книги больше, чем людей. В тринадцать лет он выпросил себе репетитора по психологии, а в четырнадцать сказал, что хочет в совершенстве знать английский, и попросил найти ему русскоговорящего учителя из штатов. Андрей был старше Тёмы на три года, но в нём и то было больше от ребёнка.

Оля перевернулась на спину и вздохнула.

– О чём ты думаешь? – спросил Андрей.

– Не знаю. Почему-то вспомнила разговор с твоей мамой. Об Артёме.

Андрей нахмурился.

– Я тебя чем-то расстроила?

– Да нет, милая, – он чмокнул её в плечо. – Не ты. Я волнуюсь за Тёму. Он, конечно, тот ещё засранец, но он мой брат. Я люблю его. Что-то в нём сильно изменилось. Ещё до его отъезда за границу, когда он справлял с нами Новый год, я заметил. Жестокость какая-то появилась, холодность и отстранённость. А в глазах – боль. Он пытался скрыть её за надменностью. Не особо у него это вышло, хоть и взбесил он меня тогда знатно. Я не знаю, что с ним делали в том доме, где отец его прятал. Даже представить боюсь. Полгода его там продержали.