– Поехали со мной! Ты все увидишь сама.
– Но ты же сказал, что других врачей запрещено допускать… – Все происходящее нравилось Зине все меньше и меньше. Оно настораживало и пугало.
– Я проведу тебя тайком, через кухню, со стороны служебного входа. Ты единственный человек, которому я могу доверять! Я должен поговорить с тобой, иначе сойду с ума! Я знаю, что был перед тобой очень виноват. Но у тебя добрая душа! Все очень серьезно. Сейчас на кон поставлена моя жизнь, – казалось, Андрей готов был пасть на колени перед ней.
– А если кто-то узнает, что ты провел в больницу меня? Тебя арестуют, расстреляют? – усмехнулась Зина.
– Будем надеяться, что до этого не дойдет.
– Его НКВД прячет? – спросила она в лоб. Это была своеобразная проверка – если начнет изворачиваться и лгать, ситуация действительно может быть очень опасной. Но Андрей не лгал.
– Да, – прямо ответил он. – Я тебе говорю: его под шифрованным кодовым номером прячут. Никаких записей в истории болезни нет.
– Хорошо. – На самом деле Зина уже давно приняла решение, – слишком уж ее заинтересовал, заинтриговал этот ночной визит. – Я поеду с тобой. Но я не знаю, чем смогу тебе помочь. Я всего лишь районный педиатр в детской поликлинике на Слободке.
– Ты прекрасно знаешь, что это не так! А Слободка – совсем рядом со мной, – мягко улыбнулся он, – я всегда ценил твой ум.
Она горько усмехнулась. Затем, решив прекратить бессмысленное выяснение того, что выяснить нельзя, ушла за ширму и стала одеваться.
На улице было холодно. Поднялся ветер. Там, где на тротуаре оставались растаявшие полоски снега, теперь блестел лед. Они остановились перед небольшим черным автомобилем, стоявшим недалеко от подъезда.
– Вижу, ты пошел в гору, как и хотел, – усмехнулась Зина, – разбогател.
– Все не так, как ты думаешь! Это служебная машина. Я просто позаимствовал ее на время, – ответил Андрей.
Внутри салона она разглядела пропуск с печатью НКВД, прикрепленный к лобовому стеклу. Ей стало страшно. Она вдруг подумала о том, что, несмотря на все их прошлое, так до конца и не узнала этого человека. Этого странного мужчину с напряженным, застывшим лицом, изо всех сил вцепившегося в руль.
– Как для служебной, это хорошо! – против воли Зина внимательно вглядывалась в его лицо.
Угаров постарел. Профиль его стал жестче и четче. Появились серебряные волоски в висках и горькая складка у рта – следы одиночества и разбитых надежд. Зина умела читать лица людей как открытую книгу – по шрамам и отметинам, которые оставляло на них время. Почти все лица. Только вот это, когда-то такое родное, так и не смогла прочесть.