– Вдвоем… так и есть… А вторая сегодня не пришла? – поинтересовался он.
– Не пришла, – подтвердила Катя, не слишком понимая, почему она должна отчитываться за других визитеров.
– В таком случае, сегодня я могу поработать только над вами, – сделал вывод он, разыскивая среди множества работ вчерашний эскиз. – Ах, вот и он… Я забыл спросить, какой портрет вы желаете?
– А можно увидеть то, что вы написали вчера? – подойдя к нему, Катерина заглянула в лист и вскрикнула так отчаянно громко, что Маша Ковалева уронила свой крохотный шелковый ридикюль и бросилась к Кате.
Карандашный набросок являл Катерину Михайловну Дображанскую в полный рост: высокую, стройную, с горделивой посадкой головы и ослепительно-прекрасным лицом. Тем больший контраст представляла вторая женщина – стоящая, плотно придвинувшись к ней, невысокая, некрасивая, с крупными резковатыми чертами лица, большим ртом, темными глазами и крыльями бабочки за спиной.
«Придвиньтесь, прошу вас…» – вспомнила Катя непонятную просьбу художника.
Его возглас: «…такой дивный контраст!»
«А вторая сегодня не пришла?..»
– Кто это?.. – глухо спросила Катерина Дображанская.
– Вы… и вторая дама… – объяснил Котарбинский. – Та, что не смогла прийти сегодня… Она была с вами вчера.
– Была тут со мной?!
– Да.
– Но это моя мама! Моя покойная мама!
Его лицо приобрело цвет небеленого холста.
– Она – нереальна? – справился художник с запинкой, обреченно, но совершенно без удивления. – А вы?
– Я – да, – сказала Катерина Михайловна.
– Вчера я думал, вы обе… – сбивчиво заговорил он. – Как те, другие… Как все они. Особенно вы. Люди редко бывают столь необыкновенно красивы при жизни. Но те, другие, не платят за работу. И когда вы спросили об оплате… Я подумал… и вы, и она… и та третья, с арфой…
– Вы что же, увидели рядом с Катей привидение? – вопросила Маша.
– Это не просто привидение, – сказала Дображанская, и ее кожа словно покрылась колкими мокрыми осколками льда. – Моя мама была тут со мной. Мама пришла на Деды́… Значит, она нуждается в помощи. Или хочет помочь нам!
– Простите, вы тоже ко мне? – сощурившись, художник посмотрел в пустой угол комнаты.
Из пустоты проступил изумленный Мир Красавицкий.
– Он что же, видит меня? – спросил Мирослав.
– Вы видите всех привидений? – ахнула Маша. – Всех и всегда?
– О, Матка Боска, опять!.. – взвыл вдруг художник, сворачиваясь в улитку, опуская голову на грудь. – Лучше бы мне ослепнуть!.. Уходите… Немедленно. Уходите, прошу… – Он заметался по комнате, забился, как по невидимой клетке по своей мастерской, с отчаянной ненавистью сбивая с ног тонконогие мольберты, сбрасывая рисунки со столов, сметая картины со стен…