Ответа Ривка, естественно, не дождалась и под агрессивное
молчание задетой соперницы покинула комнату. Оставшись одна, Софи
облокотилась о стол и с облегчением выдохнула.
«Совсем ненормальная, ну и жуть».
Уварова не на шутку испугалась. Почему-то физической расправы от
мужчин она не боялась, подсознательно понимая, что женщин бьют
только совсем отъявленные отбросы. Но тут вопрос стоял в другой
плоскости: обе соперницы боролись за предмет обожания и в этой
войне эмоции могут взять верх.
Перед глазами так и стояла картина скромно улыбающейся Ривки с
окровавленным ножом и в фартуке. Артëм читает газету за столом, а
рядом лежит еë, Софи, голова, вскрытая по линии лба.
— Дорогой, сегодня у нас на ужин филе из мозгов, а потом мы идëм
играть в сквош. Ха-ха, — с придыханием озвучила диалог Уварова и,
смахнув нервную слезу, взяла себя в руки.
Слишком гротескные образы вытеснили испытанную неловкость, и
вскоре она рассмеялась, понимая, насколько бредовая вообще эта
ситуация.
— Кхм-кхм, — раздался сзади голос, и Софи, завизжав,
подпрыгнула. — И давно вы здесь? — спросила она незаметно
подкравшегося дворецкого.
— Только что прибыл-с. Прикажете подать чаю? — в его
отстранëнных глазах мало что читалось.
Уварова скомкано отказалась, упорхнув мимо слуги красная как
рак.
«Господи, я, наверное, смеялась, как припадочная, ещë и одна в
комнате. Что он обо мне подумает? Растрезвонит всем, мол, хозяйка с
головой не дружит… Хотя он не выглядит сплетником…»
Флегматичный дворецкий был слишком спокоен, давно в совершенстве
познав этот бренный мир. Думается, он даже новость о поезде,
сошедшем с рельсов, расскажет, как выписку из книги рецептов. А
следом перейдëт к истории о молочнике, покусанным давеча сворой
бродячих собак.
«И к чему она сказала тогда про „личико“?»
Конюшня действительно оказалась приличной. Тяжёлые дубовые
ворота с позолотой говорили о пристрастии предыдущих хозяев к
лошадям. Над каждым стойлом была прикреплена медная табличка с
именем жеребца, а в седельной кладовой всё ещё лежали потускневшие,
но изысканные амуниции, украшенные серебром и бархатом.
Воздух был пропитан запахом сена, старой кожи и далёким эхом
ржания скакунов, словно сама конюшня тоскует по временам, когда
здесь кипела жизнь, а лошади стоили целые состояния. Сейчас же
здесь всё было пусто. Табун распродан на аукционе, а прошлые
хозяева укатили заграницу доживать свой век.