Я уверенно убираю ее руку и, заметив, как она морщится от боли, тут же отпускаю. Такова моя цена за теургию, и я плачу ее без остатка, без сожаления. Мои кровь стала ядом, мои прикосновения причиняют боль, а воля убивает. Я стал самому себе отвратным чудовищем, которое, впрочем, скоро покинет эту реальность и вернется в Грезы, на этот раз окончательно. Дороги назад нет, а та, что осталась, уже жжет мне пятки и сладкой агонией подстегивать идти быстрее.
«Вперед, Раслер, свобода в смерти лучше цепей при жизни».
Удар повторяется снова, на этот раз он сильнее и со стен сыпется каменное крошево. Люди в панике разбегаются, кто-то в толпе тычет в разбитое окно с вогнутыми внутрь рваными решетками и кричит:
— Вирм! Вирм пробудился!
Я слышу вздох, поворачиваюсь: Мьёль тяжело дышит, кусает губы. Она боится, но умело прячет страх. Пожалуй, она достаточно хороша в этом, чтобы обвести вокруг пальца многих, но не меня.
— Тебе нужно уйти, моя королева. – Я почти силой вручаю ее моим верным слугам – неупокоенным.
— Под замком есть достаточно подземелий, чтобы спрятать там женщин и детей, - говорит моя жена и ее глаза превращаются в лед. – На стенах запас ядер и смолы, и у нас достаточно мэйр, чтобы создать огненный заслон.
Она, осекшись, замолкает. Я грустно улыбаюсь, предвидя следующую фразу. И угадываю, как всегда.
— Хотя ты же почти всех убил.
— Иначе они убили бы меня, моя королева, - отвечаю я. – Такова война. Мертвецов считает только проигравший.
— Из-за твоей войны нам нечем защищаться, - словно дикая кошка, огрызается она. Пусть так, злость в конце концов сделает ее сильнее. Когда я вернусь в Грезы, не останется никого, кто бы мог о ней позаботиться.
— Спрячь женщин и детей, моя королева. Остальное я сделаю сам.
Ее глаза на миг округляются, она как будто хочет возразить, но не произносит ни звука. Уходит, оставив после себя запах стужи.
«Ты в самом деле собрался сделать это в одиночку?»
В моей голове раздается едкий смешок, слова мягко проскальзывают в сознание по протоптанной дорожке. Я оборачиваюсь, ищу взглядом Кэли. И нахожу ее на окне: она мягко балансирует на острых гранях, щурится от хлесткого ветра. Она – та, кому я позволил проникать в мое сознание. Ее ремесло и мои запросы таковы, что наши разговоры не стоит облачать в слова. Она – и еще та, другая, чье имя я не произношу даже наедине с собой.