– Эрлькёнига, Лесного царя, Короля гоблинов, – никто, кроме Йозефа.
– Лизель! – крикнула снизу Кете. – Можно одолжить твою красную накидку?
– Выбирай с умом, дева, – не унималась Констанца. – Йозеф – вне игры. Когда Лесной царь вступает в игру, то ставит на кон все.
Я встала как вкопанная.
– Да о чем ты толкуешь? Что за игра?
– Это у тебя надо спросить. – Взгляд Констанцы посуровел. – Желания, загаданные во тьме, влекут за собой последствия, и Владыка Зла потребует за них расплаты.
Ее слова врезались мне в душу. Мама не раз предупреждала нас, что ум Констанцы одряхлел, однако сегодня бабушка выглядела на редкость здравомыслящей и серьезной, и я невольно ощутила, как вокруг шеи начала затягиваться петля страха.
– Значит, можно? – снова подала голос Кете. – Если да, то я беру накидку!
Я застонала. Перегнувшись через перила, крикнула в ответ:
– Нет, нельзя! Я сейчас спущусь, обещаю!
– Обещаешь? – хрипло засмеялась Констанца. – Ты раздаешь так много обещаний, а сколько из них сумеешь сдержать?
– Что… – начала я, однако, развернувшись к бабушке, обнаружила, что ее нет.
* * *
Кете уже сняла с вешалки мою накидку, но я выхватила ее из рук сестры и набросила себе на плечи. В прошлый раз, когда Ганс привозил гостинцы с отцовского склада текстиля – еще до того, как сделал предложение Кете; до того, как между нами все изменилось, – он подарил нам рулон прекрасной шерсти с ворсом. Для всей семьи, сказал Ганс, хотя все поняли, что подарок предназначался мне. Шерсть была глубокого кроваво-красного цвета, чудно подходившего моей смуглой коже, и отлично согревала мою тщедушную фигуру. Мама и бабушка сшили для меня из этой ткани зимнюю накидку, и Кете не скрывала, что страшно желает ее заполучить.
Мы миновали главный зал, где отец наигрывал на скрипке какие-то старинные романтические мелодии. Я покрутила головой по сторонам, ожидая увидеть постояльцев, но зал был пуст, а угли в камине давно остыли. Папа не переодевался со вчерашнего вечера, вокруг него, словно туман, висел застоявшийся пивной дух.
– Где мама? – поинтересовалась Кете.
Мама куда-то запропастилась – видимо, поэтому отец и осмелился музицировать в главном зале, где любой мог его услышать. Скрипка была предметом раздора между родителями: денег не хватало, и мама настаивала, что отец должен играть за плату, а не для собственного развлечения. И все же, видимо, грядущий приезд маэстро Антониуса ослабил не только завязки материнского кошелька, но и струны ее сердца. Прославленный виртуоз должен был остановиться в нашей гостинице по пути из Вены в Мюнхен, специально чтобы прослушать моего младшего братишку.