- Отлепи... Пальцы, говорю, отлепи, - сказал Лёшка. Оказывается,
он обернулся ко мне, когда я вцепилась в его куртку,
загипнотизированная воображаемым зрелищем падающе-мчащейся машины.
Сказал и осторожно похлопал меня по плечу, ободряюще улыбнувшись: -
Мы... как-нибудь попробуем, ага? Вот как только новую машину
возьму, так старую сразу и попробуем.
- Гы-гы-ы! - заржал Никитос. - Главный самоубивец приехамши!
- Клубни что – из богатеньких, что ли, такие машины гробить? -
удивился Лёшка.
- А ты думал!.. - Никитос как-то завистливо и в то же время
пренебрежительно усмехнулся. - У них тут что не порше, так
мазерати. А что... Случись что – эксклюзивный гробик покупать не
надо.
На мой взгляд, "главный самоубивец" приехал на бентли. Если я
правильно определила в сумерках – фонари-то действующей трассы
далековато от нас. Он остановил машину близко к нам, вышел и сразу
подошёл к Никитосу. Тот представил его Лёшке. Выглядывая из-за
Лёшки, я втихомолку разглядывала высокого молодого мужчину,
разительно отличающегося от байкеров Старой трассы. Он не оделся
так пёстро и небрежно, как наши ребята, из которых половина
щеголяла в утеплённых штанах-хаки и в кожаных косухах, подбитых
мехом. Впрочем, отличие это понятно: он-то в машине. Не знаю, как
остальные "самоубивцы", но этот оделся в утеплённую джинсу и в
хорошие (честно – позавидовала!) меховые ботинки – почти берцы.
Чёрная в плохом свете трикотажная шапочка надвинута почти до
бровей. Плечи – ничего так себе, нашим хоть и уступает, но тоже
неплохи. Основное отличие: этот тип выглядел среди
байкеров-медведей как поджарый волк.
Он что-то негромко сказал Никитосу, тот кивнул, а потом
громыхнул насчёт своего дня рождения. Кажется, пригласил?.. Но меня
больше уже интересовало, начнут ли "самоубивцы" самоубиваться прямо
сейчас?
Начали. "Главный самоубивец" подошёл поздороваться к своим
приятелям, уже давно ожидавшим его, вернулся и первым медленно и
осторожно повёл машину к спуску. Я соскочила с мотоцикла бежать к
обрыву – посмотреть, как оно происходит.
Падать на машине с такой высоты в кромешную тьму, слегка
подсвеченную луной, то и дело пропадающей в низких серых тучах...
Пусть дальше, в конце, Трасса переливается огнями мотоциклетных
фар... Не, точно – самоубийство. С замирающим сердцем я ждала...
Машина словно сломалась, когда перегнулась через угол овражного
ската и сразу, по нарастающей полетела в темноту, больно для глаз
время от времени сереющую потухшим к вечеру снегом. Я стояла у
кромки оврага и, невольно сжав кулачки, следила за буквально
падающей, подпрыгивая на кочковатых местах, машиной. А за нею, на
почтительном расстоянии друг от друга, падали в плохо видимую
пропасть остальные три легковушки.