Вопрос был явно риторическим, поэтому никто не торопился отвечать.
«Вашего Ваньку?» – резвая, как собака породы «гончая», мысль галопом пронеслась по всем извилинам моего серого вещества. Убийца, если верить документам, да и допросам тоже, был из ФСБ. Значит и эти люди в камуфляже тоже из этого же подразделения.
А еще мне вдруг подумалось, что вот этот вот парад, вся эта форма, оружие, позы – весь этот спектакль сделан для одного зрителя, для меня. Произвести впечатление, запугать, подавить даже ростки храбрости. Мне стало так смешно, что я с трудом подавил улыбку.
Хоть они и дерьмовые актеры, любящие дешевые понты, но злить этих людей явно не стоит.
– Ну и кто ты такой? – снова спросил седовласый. И этот вопрос явно адресован ко мне.
Я пожал плечами и ответил так, как отвечал до этого во всех казенных заведениях:
– Морозов Дмитрий Сергеевич. Две тысячи седьмого года рождения.
– Да мне плевать, когда ты там родился, сопляк! – слова, словно стальные колючки вылетали из его рта, больно впиваясь в мое самолюбие. Вот вроде обычные слова, а че так обидно-то?
Он подошел ко мне, склонился, приблизившись прямо к лицу, в упор заглянул в глаза. Посмотрев в них пару секунд, у меня хватило ума отвести взгляд. Не стоит разыгрывать из себя героя. Эти люди очень опасны. А у меня руки в наручниках и за спиной. Я уже пытался их порвать, но даже мои улучшенные мышцы не смогли это сделать. Видимо я еще недостаточно силен.
– Кто ты, парень? – снова повторил седой. – Под кем ходишь? Кто тебя нанял? Кто твой босс?
– Не понимаю о чем вы, – прошептал в ответ, аккуратно заглядывая ему в глаза, оценивая, не перегнул ли палку, не взорвется ли сейчас этот человек от ярости от такой наглости.
Но никакой злости в черных зрачках командира спецназовцев не было. Он изучал меня, внимательно слушал, анализировал как мое поведение, так и с какой интонацией я отвечал ему. Чертовски опасный человек.
– А ведь у нашего товарища, которого ты так безжалостно убил из дробовика, осталась семья. Жена, двое детишек. Мальчик и девочка. Совсем маленькие еще. Как им объяснить, что их папа больше не придет, не угостит их мороженым? Не жалко тебе их?
Я пожал плечам. Глупый заход – давить на жалость, особенно если знать, что тот хотел убить мою жалость. Седой это тоже понял и снова, уже в третий раз сменил манеру общения. Если в начале он давил и пугал, потом попытался разжалобить, то сейчас начал говорить по-деловому.